Люди в погонах - [4]

Потом начались походы, полевые учения. Тут уж не просто пот, а белая соль выступала на обмундировании. «Вот тебе лихой строй и боевая песня», — издеваясь над прежней своей наивностью, рассуждал Сергей. Но не роптал на трудности, терпеливо втягивался в военную службу. Вскоре заслужил звание младшего сержанта.

Началась война.

Пришла она неожиданно, в тихое и теплое июньское утро, когда невозможно было представить, чтобы из ласковой синевы неба на мирно дремавшую землю вдруг стали падать вражеские бомбы.

А через месяц Сергей Мельников уже шагал со своим стрелковым отделением по глухим белорусским дорогам. Шагал не на запад, не навстречу врагу, а на восток, в глубь страны, укрываясь в лесах от фашистских бомбардировщиков.

Нет, совсем не так мечтал он воевать, когда торопился с товарищами к фронту. Ему представлялись победоносные атаки, глубокие прорывы и бой на чужой территории, обязательно на чужой, потому что пели так в песнях, писали в книжках. А выходило наоборот: никаких успешных атак, лишь тяжелые оборонительные бои да отходы, чтобы не оказаться в окружении.

Мельников шел измученный, злой. Рядом брели такие же злые красноармейцы, устало шаркая сапогами по торчавшим дубовым корневищам. Один рослый длиннорукий тамбовец остановился на поляне, упал лицом вниз, вцепился зубами в траву, захрипел:

— Что делаем, братцы, свое кровное отдаем. Другие, может, держатся, головы кладут, а мы... будто кроты слепые по норам прячемся.

Мельников подошел к красноармейцу и взял его за руку. Тот вытер грязной ладонью мокрое лицо, медленно поднялся и глубоко, с каким-то глухим стоном выдохнул:

— Простите, товарищ командир. Я дисциплине учился, присягу давал. Буду идти, куда прикажете. Но душит вот здесь. — Он взял себя за гимнастерку возле горла. — Страх как душит...

Дошли до сожженного села. Поступил приказ окопаться на ближней высотке. Держались двое суток, отбили шесть вражеских атак. На третью ночь снова начали отступать. Земля гудела от артиллерийской канонады.

Перед рассветом помкомвзвода созвал командиров отделений и сообщил:

— Мы окружены. Командир взвода погиб. Связь с ротой потеряна.

Тревога холодной иглой кольнула Мельникова у самого сердца. Он ждал, что помкомвзвода сейчас встанет и, как всегда, строгим голосом отдаст приказ: «Держаться». Но он молчал, обводя блуждающим взглядом лица присутствующих. Плечи его вздрагивали, как в лихорадке. Потом с усилием проговорил:

— Люди изнурены, боеприпасов нет. Вступать в бой мы не можем.

— А что же делать? — громче обычного спросил сержант, стоявший рядом с Мельниковым.

Помкомвзвода поднялся, поправил наброшенную на плеч шинель, сказал глухо, с надрывом.

— Тяжелое оружие зарыть... Выходить из окружения мелкими группами или по одному...

У Мельникова потемнело в глазах. Некоторое время стоял он, соображая, действительно ли были произнесены эти страшные слова. Вспомнил вдруг вцепившегося зубами в траву длиннорукого тамбовца и его злой до хрипоты голос: «Может, другие держатся, головы кладут, а мы...». У Сергея сдавило дыхание. Ему показалось, что руки тамбовца схватили его за грудь к трясут так, будто он, Мельников, тоже виноват в том, что сказал помкомвзвода. «Нет, я не предатель», — прошептали его ссохшиеся губы. Он до боли сжал пальцы в кулаки и вышел вперед.

— Мы не будем зарывать оружие, — послышался его порывистый голос. — Не будем расползаться по норам. Надо сражаться.

Притихшие было люди вдруг ожили, зашевелились:

— Я митинга не открывал! — крикнул помкомвзвода, злобно заиграв желваками скул. — Прошу не забывать, что сейчас я хозяин взвода. Один я имею право решать и приказывать.

Мельников перебил его:

— Ты трус и предатель!

Лицо помкомвзвода налилось кровью, он схватился за автомат, но сержанты стиснули ему руки.

— Сдай оружие! — приказал Мельников и сам выхватил автомат у него из рук. Немного успокоившись, он оглядел присутствующих и сказал негромко, но твердо: — Будем пробиваться, товарищи!

С наступлением темноты взвод двинулся вперед. Новый командир повел его через топкое лесное болото, рассчитывая на то, что противник здесь меньше всего ожидает удара. Люди шли медленно, то погружаясь по пояс в гнилую воду, то путаясь в цепком кустарнике, словно в колючей проволоке. Шли всю ночь, не делая привалов и не зажигая цигарок.

Перед рассветом выбрались из глухой топи и бесшумно, как привидения, ринулись на вражеские окопы. Побросав пулеметы, ящики с патронными лентами, ошарашенные гитлеровцы разбежались. Только потом, когда взвод Мельникова, захватив брошенное врагом оружие и боеприпасы, вырвался в степь, позади несмело заработали вражеские пулеметы. Но стрельба велась наугад: трассирующие пули чертили предрассветную мглу во всех направлениях.

Взвод уходил все дальше и дальше. На следующий день ему удалось разгромить вражескую колонну из пятнадцати автомашин с продовольствием. Потом, уже в сумерках, бойцы внезапно атаковали штаб какой-то мотоциклетной части, расположившейся на ночевку в крайних домиках полусожженной деревни. Подобрались к домикам бесшумно, в упор открыли огонь по машинам и часовым. Охваченные паникой, гитлеровцы бросились в огороды, расползлись по канавам. Подорвав гранатами несколько машин, советские воины скрылись в лесу.