Люди в летней ночи - [61]

Уже август, и луна готовится к выходу. Поначалу это узкий серпик, и его путь короток и приземлен. Но с каждым вечером он является все увереннее и понемногу забирает власть. Дни становятся короче, сумерки резче, и луна самодержавно восходит на царство. — Приглашения на свадьбу уже разосланы. До нее остается неделя… пять дней… три дня. Элиас не ходил по дороге на юг с тех пор, как получил приглашение.

За три дня до свадьбы наступает полнолуние. Вечера крепки, как и положено вечерам в конце лета. На закате облака расчерчиваются рдеющими полосами, словно их рисуют на западном небосклоне голоса органных труб, чтобы запечатлеть в мазке звук. Проходит миг — и полос больше нет. Но вот там, между обширными полями, в чисто раскорчеванном осиннике, среди лежащих стволов, горит последний отблеск вечерней зари, одинокое рыжеватое пятнышко, похожее на дальний огонек костра, а может, на отстоявшийся и затвердевший яркий сгусток теплого дня или всего жаркого лета… Ночное небо подбирается, наконец, и к нему. И пока вы смотрели в ту сторону, за вашей спиной поднялась луна.

Луна полна и правит своим царством. Она правит и сидящим в качалке молодым человеком. Этот молодой человек много дней и недель ходит по одной дороге, по той же, по которой ходил в первый вечер после грозы и в четвертый… Их набралось уже много, таких вечеров, а до свадьбы в Малкамяки остается три дня. Эти путешествия стали для молодого человека жизненно важным делом, и с каждым разом он отчетливее ощущал, что приближается к некой конечной цели и развязке; иногда ему казалось, что надвигающаяся свадьба и есть развязка, иногда — что свадьба здесь ни при чем, она только второстепенная подробность. И вот стоит полная луна. Нынче вечером Элиас собрался в путь позже обычного. Это обстоятельство придает его походу особый взволнованно-напряженный оттенок, словно на этот раз его ожидает что-то новое.

Свет недавно взошедшей луны еще слабый и красноватый — она еще не поднялась высоко. Но она поднимается все выше и бледнеет, а молодой человек движется тем временем вперед, взбирается вверх и спускается вниз по разнообразной, причудливо-пестрой дороге. Когда он достигает прогалины над усадьбой, двор уже залит таким ярким светом, что он различает оправленную в железо замочную скважину в двери амбара.

Все в его душе приглушено лунным светом, покойно и мягко. Пусть он сделал много дурного — вокруг все равно все дышит добром, и человеческие страдания во всем мире очищаются и становятся драгоценны. — Я ведь могу подойти к самой двери, встать возле ее сна, тайно приобщиться к дорогому воздуху двора… Она там спит… я чувствую, что наши души приближаются друг к другу и понимают… ее взгляд впервые смотрит на меня. Что-то должно случиться!

Луна подымается еще выше и еще бледнеет. Молодой человек бесшумно идет по двору. В доме снят люди, но сама изба как будто не спит. Она подобна безмолвному и бесстрастному существу, и она смотрит на робкого гостя. Тот подходит к двери амбара, и изба следит за ним неподвижным взглядом. И луна тоже следит, но во взглядах обеих нет ни искорки интереса. Молодой человек долго стоит под дверью, расслабленно, ничего не предпринимая. Потом он проводит пальцем по железной оправе замка, не стремясь войти, просто поглаживая. Вокруг уже настоящая ночь. Двор, созданный трудами многих поколений, живет своей жизнью, он словно повествует луне о чем-то пространном и давно минувшем. Стоящий под дверью молодой человек не привлекает его внимания.

Но нет, внимание привлечено, и весь ночной лунный домашний строй улетучивается со двора. Потому что приоткрывается дверь амбара, и наружу высовывается голова Вяйнё. Звучат бодрые, невыразимо-идиотические слова взаимных приветствий.

— А Люйли теперь спит не здесь?

— Нет, в горнице.

— Вот как. У меня было небольшое дельце к ней, но я, конечно, могу зайти днем.

* * *

Спустя сутки.

О, как сладостно-мучительно чуть притрагиваться к подробности, которая мнится решающей и убийственной!

Вечер облачен, и, отправляясь спать, Элиас обдумывает план действий. Сначала он размышляет о предстоящей послезавтра свадьбе, потом о других делах. Они предельно ясны. На следующий день он наметил поход в Корке.

Августовский дождливый день

Утром зарядил дождь. Проснувшись, Элиас обозрел все окна и в каждом квадрате стекла увидел одни и те же мерно падающие струи воды. В первые минуты он не вспомнил о вчерашнем ночном бдении и о принятом решении, потом воспоминание промелькнуло в его голове, но быстро исчезло, и осталось одно тягучее дождливое настроение. В настроении была какая-то основательность и прозрачность: дождь был теперь водой, и только, не серебристой паутиной, как в июне, когда солнце часто сверкало в дождевых нитях. Нынешний дождь мог вымочить, но никак не взбодрить.

— Вот день. Сегодняшний, например. Или другие… Они все разные и все называются одним словом — день.

Молодой человек подошел к окну и стал разглядывать знакомый пейзаж. И тот словно тоже смотрел на Элиаса из дождевой пелены и говорил, что чувствует одинаково с Элиасом: что нынешний летний рассказ стихает, подвигаясь к финальным главам, а вернее сказать — уже завершился в Иванову ночь… Неважно, что приключится с его действующими лицами после завершения рассказа, в этом малозначащем продолжении может таиться и смерть. Действующее лицо замирает, ожидая конца этого продолжения. И все же где-то вдали, на краю видимости, нечаянно светлеет, и сладостный обман чувств овладевает человеком, словно в его духовном пространстве вдруг зазвучали приглушенными голосами тысячи старинных скрипок. Откинув голову, смотрит он в просвет между облаками, бледный, и силится удержать, пропеть мелодию вслед за невидимым хором. Такое происходит с одним из детей человеческих в сокровенной тайне…