Люди в белом - [54]

Шрифт
Интервал

— Надо ехать в больницу, зашивать ваши раны, — объявил пострадавшим Зарабский.

— Давайте тут зашивайте, мы что, зря налоги платим? — продолжал грубить мужик. Встав, он грубо оттолкнул Александра и направился куда-то в коридор.

— Это ты-то платишь налоги? — сорвалась Анастасия и швырнула окровавленные перчатки в угол, заставленный пыльными, пустыми бутылками, встревожив стайку тараканов. В ответ послышалась нецензурная брань, содержащая в себе угрозы физического воздействия.

— Так, мне надоело с ними пререкаться, вызываем ментов, — обреченно констатировал Краснощеков и направился к телефону.

Предвкушая длительное бездействие, я сел на сумку и, поделившись сигаретами с Настей, закурил.

Зарабский, не обращая внимания на стенания и вопли потерпевшей по поводу нашего хамского поведения, принялся рассказывать пошленькие анекдоты, рассчитанные на аудиторию глупеньких, неискушенных выпускниц медицинского училища № 8. Подобный оборот событий еще больше усугубил обстановку.

— Я сейчас вас здесь всех поубиваю! — вякнула женщина и потянулась к сковородке, но массивная кровопотеря не дала ей исполнить задуманное до конца. Я подошел и носком ботинка отпихнул сковородку в сторону.

— Ну, что тут у вас? — в двери показались два необычно быстро приехавших милиционера в сопровождении Краснощекова.

— Да вот, двое пьяных с кровотечениями не желают госпитализироваться, а надо бы, для их же собственного блага, — отрапортовался Зарабский.

При виде звезд и шевронов лица героев великой сковородочной битвы посетило выражение подобострастного законопослушания. Если бы они в унисон проскандировали: "Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство", то картина была бы полной.

— А ну, быстро выполнять указания врачей! — сказал, видимо, старший из милиционеров, судя по густоте усов, подковой свисающих над пухлыми губами, — собирайтесь и езжайте в больницу.

— Да, мы сейчас едем, — покорно пролепетала женщина и попыталась встать.

Попытка не увенчалась успехом и нам с Краснощековым пришлось помочь ей, подхватив под руки, но пострадавшая начала упираться, подобно строптивому коньку-горбунку. В результате этих бесполезных телодвижений она уткнулась обильно пропитанной кровью повязкой прямо в относительно чистый китель сержанта.

— Что б тебя, гнида такая! — сквозь зубы процедил сержант и, сдернув скатерть со стола, принялся ею вытирать изгаженную форму.

Мужичок, спотыкаясь и пошатываясь, тихонечко матерясь себе под нос, пошел самостоятельно.

Щелкнул французский замок, и мы наконец-то оказались в полумраке площадки третьего этажа. Идущий впереди сержант тянул за грудки кровоточащую бабу, а мы придерживали ее с боков.

Оказавшись за пределами своей берлоги, женщина, видимо очнувшись, заголосила с прежним усердием и стала упираться ногами в выщербленные кафельные плитки, создавая тем самым изрядный затор. Степень алкогольного опьянения не дала злобному сожителю вовремя остановиться, и он с ходу налетел на свою визжащую подругу. Та заверещала еще больше, и одним резким движением, сорвав с головы повязку, забросала всех вокруг теплыми, мерзкими кровяными сгустками.

Я даже не успел выматериться как следует, так неожиданны и нелепы были последующие события. Снизу послышалось характерное клацанье когтей о каменные ступени, сопровождавшееся частым, хриплым дыханием. Инстинктивно, еще не видя опасности, я попятился назад, и липкий страх вцепился мне между лопаток. С площадки второго этажа послышался крик "ко мне…" и одновременно с этим перед сержантом возник огромный, рычащий "ротвейлер". На мгновение монстр застыл, демонстрируя недвусмысленность своих намерений. Шерсть на загривке встала дыбом, и из-под подрагивающей верхней губы по клыку сползла крупная капля пены.

Дальнейшее происходило как на раскадровке моего зачуханного Джи Ви Си. Едва заметным, закамуфлированным движением, на которое способны только воры-карманники и сотрудники правоохранительных органов, сержант извлек из кожаного ложа табельный "Макаров", щелкнул затвор и усатый, подобно Клинту Иствуду, не прицеливаясь, с бедра, дважды выстрелил в прыгнувшего на него пса. За спиной послышался Настин крик, грубый мат Зарабского и звук скатывающейся по ступенькам медицинской сумки. "Ротвейлер" жалобно заскулил, упрямо пополз к перилам, оставляя на кафеле широкий кровавый след, и там затих.

Не успел я опомниться, как снизу, со стороны хозяев "Ротвейлера" мужчины и шедшей за ним женщины, раздался сухой щелчок. Тут же сержант, с театральной аффектацией, схватился за лицо и, стеная от боли, повалился на бок, суча при этом ногами.

Прекрасно понимая, чем может закончиться перестрелка в замкнутом пространстве, я бросился на пол, увлекая за собой больную.

С мертвецки бледным лицом молодой напарник сержанта скованными, угловатыми движениями перегнулся через перила и направил ствол "Калашникова" на стоящего с опущенными руками хозяина собаки.

"Только бы он не начал стрелять", — мысленно обратился я к всевышнему.

Судя по всему, всевышний услышал мою просьбу. На нижней площадке произошла рокировка: обалдевшего от происшедшего мужика, по-матросовски, с мужеством, на которое способны только женщины в критической ситуации, заслонила своим телом его спутница.


Рекомендуем почитать
Предпоследний крестовый поход

Ядерная война две тысячи двадцать первого года уничтожила большую часть цивилизации. Люди живут без света, тепла и надежды. Последний оплот человечества, созданный уцелевшими европейскими государствами, контролируют монархия и католическая церковь во главе с папой римским Хьюго Седьмым. Но кто на самом деле правит балом? И какую угрозу ждать из безжизненных земель?Содержит сцены насилия. Изображение на обложке из архивов автора.Содержит нецензурную брань.


Шаровая молния

Иногда жизнь человека может в одночасье измениться, резко повернуть в противоположную сторону или вовсе исчезнуть. Что и случилось с главным героем романа – мажором Алексеем Вершининым. Обычный летний денек станет для него самым трудным моментом в жизни. Будут подведены итоги всего им сотворенного и вынесен неутешительный вердикт, который может обернуться плачевными и необратимыми последствиями. Никогда не знаешь, когда жестокая судьба нанесет свой сокрушительный удар, отбирая жизнь человека, который все это время сознательно работал на ее уничтожение… Содержит нецензурную брань.


Дневник школьника уездного города N

Кирилл Чаадаев – шестнадцатилетний подросток с окраины маленького промышленного города. Он дружит с компанией хулиганов, мечтает стать писателем и надеется вырваться из своего захолустья. Чтобы справиться с одиночеством и преодолеть последствия психологической травмы, он ведет дневник в интернете. Казалось бы, что интересного он может рассказать? Обычные подростковые проблемы: как не вылететь из школы, избежать травли одноклассников и не потерять голову от первой любви. Но внезапно проблемы Кирилла становятся слишком сложными даже для взрослых, а остальной мир их не замечает, потому что сам корчится в безумии коронавирусной пандемии… Содержит нецензурную брань.


Три шершавых языка

История рассказывает о трех героях, их мыслях и стремлениях. Первый склоняется ко злу, второй – к добру, ну а третий – простак, жертва их манипуляций. Но он и есть тот, кто свободен создавать самые замысловатые коктейли из добра и зла. Кто, если не он должен получить главенствующую роль в переломе судьбы всего мира. Или же он пожелает утопить себя в пороках и чужой крови? Увы, не все так просто с людьми. Даже боги не в силах властвовать над ними. Человеческие эмоции, чувства и упрямое упорство не дают им стать теми, кем они могли бы быть.


Упадальщики. Отторжение

Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.


Постель и завтрак

После двух лет в Европе Флориан приехал в Нью-Йорк, но быстро разочаровался и вернулся в Берлин — ведь только в Европе нового тысячелетия жизнь обещает ему приключения и, возможно, шанс стать полезным. На Западе для него не оставалось ничего, кроме скуки и жестокости.