Люди в белом - [47]

Звенящее, жуткое безмолвие повисло над нашей компанией, заставив замолчать даже зеленую девицу.

Простояв так некоторое время, мы, не сговариваясь, побежали к холму и, оказавшись рядом, увидели нереально густую кровь, пропитавшую халат вокруг топора. Краснощеков и я опустились на колени возле бедняги. Девицы предусмотрительно попятились, Анжела отвернулась. Протянув руку, я уже собирался прощупать пульс на сонной артерии, как вдруг покойник зашевелился и встал на колени, при этом отвратительно рыча и хрипя. Я инстинктивно отдернул руку и прыгнул в сторону, Алексей, споткнувшись обо что-то в траве, неуклюже повалился на бок. За спиной я услышал сиреноподобный взвизг зеленой и последовавший за ним глухой звук падающего тела.

Из кустов слева раздался смех, Плюш выпрямился и тут же повалился обратно, держась за живот и издавая вместо смеха какое-то змеиное шипение. Краснощеков, не говоря ни слова, схватил дубинку и, воинственно размахивая ею над головой, побежал к кустам.

* * *

Позже, когда девушек привели в чувства, посредством прямого макания головой в реку, и все относительно успокоились, я высказал все, что думаю по поводу подобных шуточек, хотя придумано было действительно блестяще: долговязым лесорубом оказались два гопника, незаметно отделившихся от компании и вместе с Плюшем решившие разыграть всех остальных. Один сидел на плечах у другого, укрывшись длинным плащом, а топор воткнули в доску, предварительно положенную под халат, кровь, как и положено, заменял кетчуп и единственное, что пострадало, это — сервировочный столик, на который я упал со всего маху, убегая от монстра.

Плюш предложил продолжить веселье у него на даче и в качестве компенсации за моральный ущерб выкатил пару бутылок киришской водки.

На дворе плюшевской дачи стояли в ряд три пластиковых столика, своим дизайном сильно смахивающие на луноходы. В кустах крыжовника незваной гостьей притаилась искусственная серебристая новогодняя елка. Анжела подошла к ней и принялась разглядывать новогодние игрушки, не обращая внимания на суету вокруг ведра с шашлыками. Ощетинившись шампурами, из дома выкатился Плюш и, пробегая мимо Анжелы, был схвачен ее цепкими пальчиками.

— Скажите, милейший, эта инстоляция — результат вашей болезни или оригинальности? — спросила она и ткнула пальчиком в фарфорового попугая с отколотым хвостом, который висел у самой макушки.

— Душечка, кто видит эту незримую грань? — в тон ей ответил Плюш и побежал нанизывать шашлыки.

— Ты что обижаешь радушного хозяина? — спросил я.

— Этот хозяин меня чуть до инфаркта не довел, — ответила Анжела, — так что я могу говорить все, что мне заблагорассудится.

— Пойдем выпьем и проглотим пару шматков сырого мясца, — перевел я тему.

* * *

Компания разбилась на составляющие. Часть ее пила и спорила, не слыша друг друга, в основном, на темы космогонии, другая часть пила и сочувствовала первой, а оставшиеся пили и сочувствовали сами себе. Мы с Анжелой выпали из общего круга.

— Миша, пойдем, ты посмотришь мои синяки, — сказала она, безуспешно пытаясь устоять в позе Ромберга.

— Куда? — спросил я.

— Мне все равно, — ответила Анжела.

— Тогда пойдем в машину.

— Мы там будем спать?

— Да, я хочу чтобы звезды видели, как я люблю тебя.

Глава 2

Последнее дежурство перед отпуском это уже не дежурство, потому что отпускные уже на руках, билеты в Германию куплены и мысленно я уже в "Пулково — 2", если нигде подальше. Настроение было абсолютно нерабочее, и апогеем этого состояния был напарник, который, сидя на кушетке в позе лотоса, старательно вырезал швейцарским армейским ножом разноцветные буквы из журнала "Космополитен". Потом он наклеивал их на стену фельдшерской, периодически останавливаясь и критически оценивая свое творение, прищурив правый глаз.

Я прекратил разглядывать лампы дневного света, что делал в течение последних пятнадцати минут, потянулся и подошел сзади к Алексею. Дело было закончено и на стене красовалось: "Краснощеков — национальное достояние России".

— Как тебе? — спросил напарник.

— Скорее да, чем нет, — ответил я, — только ты не мог бы, в качестве жертвоприношения, использовать не последний номер "Космополитена", а журнал подешевле.

— Это не мой журнал, его Паша Вафелька читал, да забыл, — оправдался напарник.

— Ну, тогда другое дело, давай и я чего нибудь напоследочек сотворю, — сказал я и тоже с увлечением стал терзать глянцевые страницы дорогого журнала.

— Про какой-такой последочек ты говоришь? — спросил Краснощеков.

— Про акушерский, — ушел я от ответа.

— И что, он у тебя родился в срок?

— Кто знает свой срок? — загадочно произнес я и швырнул обрезки журнала в Тамусенко, который, широко улыбаясь, входил в комнату, сжимая в руках кипу каких-то фотографий, — сгинь нечистая!

— Какая я нечистая? — обиделся Тамусенко, — вот, посмотрите мои работы.

На фотографиях, как я и предполагал, было самое худшее. Тамусенко сделал их в прозекторской, где он позировал с человеческими внутренностями. Фотографии были так отвратительны, что даже в изрядно прокуренном помещении фельдшерской, как нам показалось, засмердело неимоверно. Мне в руки попалась карточка, на которой Артемий был запечатлен сжимающим человеческий органокомплекс, при этом лицо его светилось таким счастьем, что можно было подумать, что сфотографировался он по крайней мере с Мадонной.