Люди средневековья - [6]
Однако хронисту, озабоченному «введением» своих героев в повествование, необходимо было найти для них некую специфику. Поскольку форма его мало интересовала, он искал особенности поведения или внешности персонажа, которые бы подчеркивали или отражали его душевные качества. И, не всегда это сознавая, автор использовал подход Галена или Гиппократа: человек имеет «темперамент», «гумор», происходящий из неравного сочетания в его теле четырех жизненных начал, признанных античной, а затем арабской медициной, — он может быть флегматиком, меланхоликом, холериком или сангвиником. Поэта не волнует, почему так произошло, заботу о поиске причин он оставляет медикам (phisici); для него важны следствия этого в повседневной жизни или в социальных отношениях — питание, действия, моральные или физические реакции, весь спектр пороков и добродетелей.
Последняя область, сегодня хорошо изученная, — кровь. То, что в те века ее проливали столь же, если не более обильно, чем сейчас, — не суть важно. Зато тогдашнего зрителя кровопролитие, похоже, не устрашало. Художник во множестве живописал отрубленные головы с брызжущей кровью, зияющие раны Христовы, отсеченные конечности на полях сражений, из которых хлещет красный поток, кровавые фонтаны, бьющие из-под кирас; не оставался в долгу и поэт: расколотые черепа, отрубленные руки, проколотые чрева и так далее. Что это? Незнание, по меньшей мере частичное, роли крови в жизни? Пониженная чувствительность к боли, какую вызывают раны? Смирение перед лицом близкого, вероятного и неминуемого конца? Ничего похожего на эмоции, которые вызывает вид крови сегодня, по крайней мере в некоторых частях света — к счастью, в тех, в которых живем мы, поскольку в других местах… Кровь человеку того времени не была безразлична, но он видел в ней скорее элемент, передающий жизнь и даже доблести. Возможно, германский обычай пить кровь убитого боевого коня, чтобы впитать в себя его храбрость и силы, — просто вымысел недоброжелательного хрониста. Зато значимость, приписываемая менструальным циклам женщины, очевидна: первую кровь хранили в доме, оправке после родов придавали торжественную публичность, во время регул накладывали запрет на половые сношения.
Успехи современной серологии позволяют биологам искать связь между группой крови и реакцией индивида на атаки микробов или вирусов. В средневековье отмечали, что у такого-то человека (увы, лишь высокородного!) проявляются признаки недуга, в то время как его сосед остается здоровым; во времена эпидемий эти феномены были еще заметней — некоторые группы эпидемия не затрагивала, и причины этого оставались неизвестными. В этом отношении поразительна особенность пандемий чумы XIV и XV веков, к которой я еще вернусь: здоровые «островки» в океане инфекции. К несчастью для историка, такие наблюдения редко бывали точными или включали численные данные; вероятно, в этом кроется причина бесспорных расхождений в оценках количества жертв в данном случае. Как и мы в течение долгого времени, тогда не знали, что, например, человек с третьей группой крови невосприимчив к бацилле чумы, и там, где эта группа преобладала (к примеру, в Венгрии), чума совсем или почти не свирепствовала. Смешение групп крови зашло с тех пор так далеко, что дать удовлетворительную оценку их распределения в средние века едва ли вероятно; однако хватает гипотез, бесспорно рискованных, вроде выдвинутых в Великобритании, которые этим объясняют динамику, условия и этапы миграции саксонских племен в пределах архипелага.
НО СУЩЕСТВО, НАХОДЯЩЕЕСЯ ПОД УГРОЗОЙ
Знает ли он самого себя?
Общество в тех странах нашего времени, которые называют себя «развитыми», сегодня впало в некий культ тела, его охватил панический страх перед старением, смешанный с благоговейным почтением к лекарствам: они завалили процедурные кабинеты, наводнили заведения для «возвращения в форму» и порой обрекают на судебные процессы тех докторов, искусство которых обмануло ожидания. Средиземноморский мир, античный, был, как и наш, склонен к такому культу больше, чем какой-либо иной. Но сегодня у нас есть запас знаний о патологиях и дорогостоящий медицинский персонал, в принципе способный рассеять наши опасения и заблуждения. Историки, уже около века увлеченные этой нозологической волной, явили миру множество исследований о средневековом теле, отыскав следы болезней, определив их психологическое воздействие и даже возведя некоторые из них (в том числе, конечно же, чуму) в ранг факторов развития — прежде всего демографических, экономических и, наконец, даже социальных — в средние века. Так, они подробно описали недуги сильных мира сего, массовые эпидемии и состояние греко-иудейской и арабской науки; они составили списки симптомов, как имевших, так и не имевших документального подтверждения, поставили серьезные диагнозы, наметили общие черты развития. И весь этот труд достоин восхищения.
