Люди - [40]

Но по мере того, как приятные дни июня сменялись знойным июлем и влажным душным августом, письма стали приходить всё реже, а строчки в них были всё менее плотными. Мэри отчётливо помнила день, когда одно из них пришло только с именем Дона в конце, без обычного «Люблю».

Говорят, что любовь крепнет с расстоянием. Может, иногда бывает и так. Может, сейчас как раз такой случай. Со дня последней встречи с Понтером прошло несколько недель, но её тянуло к нему не меньше, а даже сильнее, чем в тот день, когда они расстались.

Но была и разница. После того, как Понтер ушёл, Мэри снова осталась одна — и при этом даже не свободна, поскольку они с Кольмом лишь расстались, но не развелись; развод означал бы отлучение от церкви для них обоих, а процедура аннулирования брака казалась ей ханжеской и лицемерной.

Но Понтер был одинок только пока был здесь. Да, он вдовец, хотя он сам и не применял к себе этого термина, однако вернувшись в свою вселенную, он оказался в кругу семьи, состоявшем из его однополого партнёра Адекора Халда и — Мэри запомнила их имена — двух его дочерей, восемнадцатилетней Жасмель Кет и восьмилетней Мегамег Бек.

Мэри сидела в приёмной на восемнадцатом этаже здания Секретариата ООН и ждала окончания встречи, в которой участвовал Понтер, чтобы они смогли, наконец, снова увидеться. Она сидела в кресле, слишком нервничая, чтобы читать, её желудок завязывался в узел, а в голове теснились всевозможные мысли. Узнает ли её Понтер вообще? Здесь, в Нью-Йорке он наверняка видел массу блондинок под сорок; а вдруг глексены одного цвета для него все на одно лицо? Кроме того, по возвращении из Садбери она постриглась и прибавила в весе по меньшей мере пару килограммов, чтоб им пусто было.

И, в конце концов, это она его отвергла в прошлый раз. Возможно она — последняя, кого Понтер хотел бы видеть во второй свой визит на Землю.

Но нет. Нет. Он понял, что она боролась с последствиями изнасилования, что в её неспособности ответить на его ухаживания нет его вины. Да, разумеется, он это понимает.

И всё же всё было так…

Сердце Мэри подпрыгнуло. Дверь открывалась, и приглушённые голоса за ней внезапно стали хорошо различимы. Мэри вскочила на ноги — руки нервно прижаты к груди.

— …и я дам вам все цифры, — говорил азиатского вида дипломат, обращаясь через плечо к седовласой неандерталке, Тукане Прат.

Ещё два дипломата-сапиенса протиснулись в дверь, а за ними…

А за ними шёл Понтер Боддет — тёмно-русая шевелюра разделяется пробором точно по центру, а цвет золотисто-карих глаз заметен даже с такого расстояния. Мэри вскинула брови, но Понтер её ещё не заметил… или не почуял? Он разговаривал с одним из двух дипломатов, говоря что-то о геологоразведке, как вдруг…

Как вдруг его взгляд, наконец, упал на Мэри, и он сделал аккуратный шаг в сторону, обходя идущих перед ним людей, и его лицо расплылось в тридцатисантиметровой улыбке, которую Мэри так хорошо помнила, и он моментально преодолел разделяющее их расстояние, подхватил её на руки и прижал к массивной груди.

— Мэре! — воскликнул Понтер, своим собственным голосом, и потом, голосом компаньона: — Как я рад тебя видеть!

— С возвращением, — сказала Мэри, прижимаясь щекой к его щеке. — Как хорошо, что ты вернулся.

— Что ты делаешь в Нью-Йорке? — спросил Понтер.

Мэри могла бы сказать, что приехала в надежде получить образцы ДНК Туканы; это была часть правды, и это позволило бы легко избежать объяснений, сохранить лицо, но…

— Я приехала увидеть тебя, — просто сказала она.

Понтер снова сжал её, потом ослабил хватку и отступил на полшага, положив обе руки её на плечи и глядя прямо в лицо:

— Я так рад, — сказал он.

Мэри вдруг осознала, что все люди в помещении смотрят на них с Понтером, и действительно, мгновение спустя Тукана тактично кашлянула, как мог это сделать в подобной ситуации любой глексен.

Понтер повернул голову к госпоже послу.

— О, — сказал он. — Простите. Это Мэри Воган, генетик, я вам о ней рассказывал.

Мери выступила вперёд и протянула руку.

— Здравствуйте, госпожа посол.

Тукана взяла руку Мэри в свою и пожала её с поразительной силой. Мэри подумала, что, будь она похитрей, то смогла бы получить несколько клеток кожи Туканы прямо в процессе рукопожатия.

— Рада с вами познакомиться, — произнесла пожилая неандерталка. — Я Тукана Прат.

— Да, я знаю, — улыбаясь, ответила Мэри. — Читала о вас в газетах.

— У меня такое чувство, — сказала Тукана, изобразив на лице понимающую улыбку, — что вам и посланнику Боддету не помешает провести некоторое время наедине. — Не дожидаясь ответа, она обернулась к одному из глексенских дипломатов. — Мы могли бы поехать к вам в офис и изучить те данные о распределении населения?

Дипломат кивнул, и все потянулись к выходу из комнаты, оставив Мэри и Понтера одних.

— Итак, — сказал Понтер, снова сгребая Мэри в охапку, — как у тебя дела?

Мэри не могла определить, её сердце или сердце Понтера вдруг застучало, как отбойный молоток.

— Теперь, когда ты вернулся, — ответила она, — у меня всё хорошо.

* * *

Зал Генеральной Ассамблеи Организации Объединённых Наций состоял из серии концентрических полуокружностей, охватывающих центральное возвышение. Понтер был ошеломлён разнообразием взирающих на него лиц. Ещё в Канаде он отметил разницу в цвете кожи и чертах лица, так что ожидал, что в Соединённых Штатах встретит примерно то же самое. Здесь, в этом огромном зале, он видел примерно такое же разнообразие цветов кожи, которое, как сказала Лурт, определённо является следствием длительного периода географической изоляции различных цветовых групп, если принять на веру утверждение Мэри о том, что все эти люди полностью репродуктивно совместимы.