Люди с чистой совестью - [219]
— На хребтах очень удобно занимать оборону, — сказал Войцехович.
— И, главное, можно ходить днем, — «подытоживал опыт» неунывающий Горкунов. — Хватит блуждать по ночам.
— Верно. Хлопцы валятся от усталости, на ходу спят, а днем все видно. За эту привилегию я согласен и поголодать малость, — мрачно шутил Базыма. Последние дни начштаба походил на библейского старца. Он смастерил себе два огромных посоха и, опираясь на них, довольно быстро карабкался по горной тропе. — Дневной марш — это экономия сил, внимания, наконец нервов, — продолжал он вполголоса свои рассуждения.
— Экономить можно то, что есть в запасе! — сказал я тихо.
— Эх ты! — Базыма остановился. Подперев палкой подбородок, словно ему трудно было держать голову на плечах, он задумался. — Верно… силенки уже нема… Значит, тем более надо идти по хребту. — И, выбросив вперед, как весла, свои посохи, он зашагал в строю.
Авангард готовился начать спуск по второму склону хребта. К высоте уже привязались две «стрекозы». «Мессеров» мы не видели второй день. Из заменяли разведчики. Они привозили с собой несколько мелких бомбочек. Совсем негромкие по звуку разрывы, но удивительно точные попадания. Они причиняли немалый вред, но зато совсем не вызывали паники.
На высоте 1713 прямым попаданием одной из таких бомб был убит корешок Мити Черемушкина, тоже Митя, кавалер ордена Ленина — Чусовитин. Бомба весом в пять килограммов разнесла тело разведчика на куски. Мы вместе с Рудневым и Воронько похоронили его останки в скалах.
— Чусовитин погиб шагах в пятнадцати от комиссара, — встревоженно шепнул мне Воронько.
Павловский ходил вокруг Руднева и ругался. Он даже пробовал приказывать комиссару:
— Вы какое имеете право рисковать жизнью, товарищ комиссар?
Руднев даже не повернул головы.
Он забрался на самую вершину высоты 1713 и долго стоял там во весь рост.
Мы вслед за комиссаром вскарабкались на огромный осколок застывшей лавы.
Захватило дух. Вокруг горы на десятки километров — горы как на ладони. Воздух, ранее подернутый синей дымкой, был прозрачен, как хрусталь. Кряжи отбежали далеко. Высот стало неизмеримо больше. Звуки уже не таяли в мягкой вате тумана.
— Гляди! — насмешливо сказал Руднев.
Недоумевая, Базыма молча пожал плечами.
— Не замечаете? Звучащее приблизилось, видимое отдалилось, — сказал раздельно Семен Васильевич.
— Да, пошли все измерения вверх тормашками, — поддакнул Базыма, не понимая еще, куда клонит комиссар.
— Ножницы звука и плэйера… — важно изрек поэт Платон Воронько.
Руднев с улыбкой поглядел на поэта.
— Я не для поэзии говорю, Платон. А по военному расчету. В этих условиях попасть в цель дальше двухсот метров невозможно.
Мы молчали, соображая, что означает для нас и для врагов это новое обстоятельство.
— Кому же на пользу это преимущество? — шепотом спросил меня кинооператор Вакар.
Руднев обратился к Базыме:
— Григорий Яковлевич! Только отсюда, с высоты 1713, можно понять до конца нашу допотопную карту. Внимательно ориентируйтесь. Отсюда видны все наши промахи и ошибки, вызванные неумением ходить в горах.
Базыма, Воронько, кинооператор Вакар смотрели на комиссара. А он продолжал:
— Вы видите только одно — мы в опасности. И я вижу это. Но ведь знаешь еще что… — Он сбросил фуражку и задумчиво провел ладонью по лбу. — Моряк во время бури руководствуется не волной, которая ему угрожает, а звездой, указывающей ему путь.
— Красивые слова, — сказал Воронько, по привычке вынимая затрепанный блокнот.
Руднев вытер лоб и сказал тихо:
— Ленинские слова, Платон! Это здорово, друзья, что Чусовитин вывел нас на такую высоту. Теперь мы хоть не будем плутать. Маскируйтесь! Штаб, за работу! Ориентируйтесь. Это, может быть, судьба дает нам последнюю возможность командирской рекогносцировки. Не надейтесь на память. Ориентируйтесь! Записывайте, наносите на карту. Рисуйте кроки. Иначе нам не выбраться.
Штабники поняли комиссара с полуслова. Закипела работа, благо «стрекозы», отбомбившись, улетели.
Через полчаса минер Воронько вырвал из блокнота листок и протянул мне. Там было написано следующее:
Таким именно запомнился Семен Васильевич Руднев всем нам, участникам этой памятной командирской рекогносцировки. Кинооператор Борис Вакар снял на пленку эту группу. Пленка уцелела, а храбрый оператор погиб. (Затем и пленка затерялась — не в Карпатских горах, а в дебрях киностудий.)
Руднева запомнили мы все именно таким, каким увидал его поэт…
На высоте 1713 разведчики обложили камнями останки славного разведчика Чусовитина и начали спуск по кряжу. Хребет вел нас в урочище Шевка.
С этой высоты мы по-иному увидели Карпатские горы. Мы оценили их сквозь призму двухнедельного опыта и вступили в новый этап борьбы.
Новая книга Героя Советского Союза П. П. Вершигоры — «Рейд на Сан и Вислу» является как бы продолжением его широко известного произведения «Люди с чистой совестью». После знаменитого Карпатского рейда партизанское соединение легендарного Ковпака, теперь уже под командованием бывшего заместителя командира разведки Вершигоры, совершает еще один глубокий рейд по тылам врага с выходом в Польшу. Описанию этого смелого броска партизан к самой Висле и посвящена настоящая книга. В ней читатель снова встретится с уже знакомыми ему персонажами.
Действие романа Петра Вершигоры «Дом родной» развертывается в первый послевоенный год, когда наша страна вновь встала на путь мирного строительства. Особенно тяжелое положение сложилось в областях и районах, переживших фашистскую оккупацию. О людях такого района и рассказывает автор.Решение существенных хозяйственных вопросов во многих случаях требовало отступления от старых, довоенных порядков. На этой почве и возникает конфликт между основными действующими лицами романа: секретарем райкома партии боевым партизаном Швыдченко, заместителем райвоенкома Зуевым, понимающими интересы и нужды людей, с одной стороны, и председателем райисполкома Сазоновым, опирающимся только на букву инструкции и озабоченным лишь своей карьерой, — с другой.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
Проза поэта о поэтах... Двойная субъективность, дающая тем не менее максимальное приближение к истинному положению вещей.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.