Люди переменились - [52]

— Н-но! — уверенно подогнал он коров.

Тотка сошла с борозды и любовно поглядела на склоненную над плугом широкую спину мужа.

— Утром Портной справлялся о тебе.

— Ты сказала ему, что я в городе?

— Сказала.

Мишо помолчал, помолчал и заговорил вдруг совсем о другом:

— Сегодня полк отправили в Македонию.

— Куда хотят, туда пусть и отправляют. Нас это не касается.

— И запасников взяли.

Тотка помрачнела, подумав, что Мишо снова уйдет в солдаты.

Солнце припекало, и поля под его лучами отливали свежекованной медью. Неподалеку две маленькие птички дрались из-за какой-то пушинки, которую в конце-концов отняла у них толстая ворона.

— Ах, ты воровка, — запустила в нее комком земли Тотка.

*

Все село высыпало на поле. Спешили покончить с жатвой и Бочваровы. Нужно убрать урожай побыстрей. Разве в такое время человек может знать, что его ожидает?

Солнце зашло и вечерняя прохлада легла на нагретую землю.

— Мама, пора уже кормить скотину, — напомнила Тотка свекрови.

— Ничего с ней не станется, потерпит!

В страду люди не щадили животных так же, как и себя.

— Иди, мама, хватит с тебя, — присоединился к Тотке и Мишо.

Уломали старуху. Она увязала сноп и отправилась в село.

— Как стемнеет, кончайте. И завтра будет день.

Старая Бочвариха давно косилась на сноху, но молчала. Тотка понимала в чем дело и все надеялась, что угодит ей. Но в это утро свекровь прямо сказала:

— Молодость — она как цветок, быстро отцветает. И о помощниках подумать бы следовало.

Права была свекровь, но в чем виновата Тотка? Ей хотелось этого больше, чем кому бы то ни было. Сколько она думала об этом и переживала.

— Покончим с жатвой — отведи меня к доктору, — сказала Тотка мужу. — Нужно сходить, — твердо добавила она, как бы желая убедить саму себя в необходимости побывать у врача.

— Ладно, — согласился Мишо, несколько удивленно поглядев на жену, но поглощенный работой, он не спросил Тотку, почему она раньше так упорно отказывалась показаться врачу. Не до этого было ему сейчас.

Снопы сложили в крестцы по пяти в каждом. Усталость налила свинцом ноги. Они едва передвигали их. По дороге домой Тотка украдкой наблюдала за мужем. Изменился он напоследок. Лицо его потемнело и удлинилось, а глаза смотрели устало. Любовь его истощила или работа? Тотка беспокоилась. Что она будет делать, ежели он, не дай бог, занеможет? Смотреть за ним она, конечно будет, но что это за жизнь? Какое-то новое чувство пробивалось в ее сердце; ей казалось, что она необходима Мишо, необходима для того, чтобы он был здоров.

На сером, как стерня, небе замигали звезды. Над рекой в ночной прохладе замерцали лампадки светлячков. Сверчки бодрствовали, прогоняя тишину.

Мишо шел, свесив голову, ни к чему не прислушиваясь. Его тянуло прилечь на землю, словно она могла снять с него усталость.

«Мучают его тайные мысли и заботы!» — подумала Тотка.

— Что-то ты похудел, — заметила она.

Мишо встрепенулся и, замедлив шаги, глянул на нее так, будто только сейчас увидел ее.

Жатва, заботы — все это давно уже мешало им остаться наедине. Мишо увидел как грудь Тотки трепетно вздымается. Он взял ее руку. Тотка остановилась и вся подалась к нему. Песня цикад словно обволакивала их теплой, пьянящей пеленой. Казалось, что даже звезды потускнели, чтобы стало еще темнее. Оба они, словно сговорившись, разом скинули с плеч серпы. Полуоткрытые губы сблизились…

Они встали, дрожащими еще руками нащупали серпы и смущенно засмеялись. Тотка пошла впереди. Время от времени она оглядывалась на мужа и прыскала в ладонь.

«Радуется, будто клад нашла», — подосадовал уже успокоившийся Мишо. Мысли о делах снова нахлынули на него. Тотка вслушивалась в тишину, внимая ей как песне, которую давно мечтала услышать. Ее охватило неясное ощущение, что именно в такой тишине зачинается жизнь. Она чувствовала себя так легко, как-будто тело ее стало невесомым. Залаяла собака и, как бы очнувшись, Тотка поглядела на огни села, все еще продолжая улыбаться.

— Послезавтра пойдем к врачу, — сказал Мишо, не понимая настроения жены.

Тотка прижалась к нему и ласково прошептала:

— Погодим немножко… — Как объяснить ему, что забродило в ее душе и внушало ей уверенность в том, что уже нет необходимости ходить по врачам. Взглянув на него, она, все так же ласково, добавила: — как-нибудь после…

Сидя у очага клевала носом старая Бочвариха. Встрепенувшись, она поглядела на вошедших и зевнула.

— А я уж думала, заночуете в поле.

— Не успели засветло, мама, — сказала Тотка, бросив на мужа лукавый взгляд.

— Мишо! Мишо! — всколыхнул тишину мужской голос.

— Забыла сказать, — искали тебя, — вспомнила старуха.

Мишо вышел неохотно. «Наверно опять Стоян Влаев. Только он по вечерам может беспокоить людей», — не без тревоги подумал Мишо, всматриваясь в темноту. Но это был не Стоян, а рассыльный общинного правления.

— Повестка! Запасников берут, — сказал, возвратившись Мишо, и протянул Тотке листок бумаги.

Руки Тотки повисли будто перешибленные.

*

Поезд прибыл в Софию поздно ночью. Сняв с полок свои тяжелые чемоданы, запасники вышли из душных вагонов. Здесь они должны были пересесть на другой поезд. Лалю Бижев и Ангел Христов растерянно оглядывались по сторонам, вздрагивая от резких гудков маневровых паровозов, от выкриков носильщиков, и шарахаясь от наезжающих на них автотележек. Шагая по перрону, они старались не отставать от Мишо Бочварова, который чувствовал себя свободно в шуме и сутолоке этого большого вокзала.