Люди ПЕРЕХОДного периода - [40]

— Non enim bonum aliud. — И шифрует обратно, оттуда сюда: «Что хорошо для одного, для другого невозможно».

Вот потому и не стал он выше того, чего сам себе же назначил, середина для него — верхний край. Ну, пацаны, видя такое, сначала потихоньку, за спиной, кто со смешливой ухмылкой, кто без ничего, и прозвали его Паштетом: типа хоть и свой, и при братане́ отирается, но всё ж мягкотелый, не орёл, без нужной для дела твёрдости, а страх если и наводит, то лишь из-за похожести мордами. И не боец по духу, а больше просто участник по необходимости.

Сам Павлец и возражать не стал против такой кликухи, принял как должное, как законное, своё. Ну а те после этого и таиться перестали, так всё само собой в обиход и вошло: я — Сохатый, брат — Паштет. А оба мы — сила с волей и сдержанность со справедливостью, делённые хоть и не поровну, но зато на два неотличимых один от другого лика.

Вышли когда — это уже под самые восемнадцать было, хоть иди и голосуй против всех, — первым делом к себе в барак возвратились, в Перхушково — куда ж ещё? Мать наша, как и раньше, жила у себя там на собачьих метрах вечным задротом, так и дальше один за другим года перебирала: мало чего в жизни у неё переменилось, разве что морщин себе избыточно нарастила, пока мы с Паштетом малолетку волокли.

Сели, оттянулись родственным разговором: то-сё, как сама, чего сами думаем теперь, всё такое. А спать, как время подошло, пришлось на полу — диван наш прошлый, раскладной на двоих, окончательно прогнил и рухнул, пока мы там поднимались на дрожжах временного жизненного успеха — мать его после кусками на помойке хоронила, последнюю после нас с братом овеществлённую отцову память. Утро туманное встретило нас первым мужским огорчением, что идти-то, как и спешить, больше некуда.

В обед тоже нормально отметили первый день уже, по сути, ничем не ограниченной свободы. Но особого утешения нам это уже не принесло, потому что обоих внезапно накрыло досадой, что сзади у нас осталось до хрена всякого памятного, хоть местами и паскудного, а вот впереди не маячило вовсе ничего такого, чтобы близко к душе расположилось. Горизонт наших ожиданий не освещался даже тухлым светом от паяльной лампы, которой я всё собирался помучить материного кота, устроив ему допрос с пристрастием, да не успел — тот сдох намного раньше нашей обратки.

Следующую неделю Паштет мой провёл при матери, но больше всё ж один: сунул нос в так и не возвращённый в колонийскую библиотеку латинский разговорник и промолчал с понедельника по пятницу, ожидая, пока я приму решение насчёт нашей будущей сдвоенной судьбы. Я же всё это время посвятил обследованию современного рынка. Начал с вещевого, но уже к началу третьих печальных суток свободы, полностью разочаровавшись в перечне его услуг, резко сменил маркетинговую доминанту. Такими, если заодно сказать, словесными оборотами теперь стало принято обозначать то, что до нашей первой изоляции называлось толкучкой хе́ровой или, если проще, полной жопой.

После этого моего открытия весь попутный перечень дел сферы занятости, если брать его, усредняя от и до, я пропустил вообще как вещь негодную для нас с братом ни по какому, поскольку везде, куда ни кинь взгляд, пришлось бы изрядно нервничать, связавшись не с сутью вещей, а с вещами по сути. Выражаю то же самое словами — чтоб нормально наварить, надо поначалу обзавестись средствами для покупки и доставки вещей, после — хранение и реализация, а уж только потом, когда какая-никакая маржа прилипнет к рукам, тебе отобьют почки менты, если не поставят на счётчик взрослые бандюганы. И всей твоей работы, какую совершал, хватит только, чтоб её оплаченный остаток ушёл на покрытие коммуналки за материн барак.

Держать братский совет с Пашкой я не стал, просто на другой понедельник мы с ним вышли по месту новой службы, в состав лихой бригады одной из городских ОПГ, самыми простыми солдатами, где для начала, встав на довольствие, получили по даровому кастету. Короче, сделались низшими — если квалифицировать по признаку подчинённости верхним, учитывая наличие у тебя мандата, разрешающего, начиная уже со вторника, пристальней, чем раньше, глазеть по сторонам, важничать, придав лицу бесстрашие и суровость, а также принимать участие в боевых операциях по изъятию у народа излишков, наезжая там и сям на отдельных его представителей. Рядом несли службу такие же, как мы, мелкота из бывших неудачников, сплошь и рядом порождаемых улицей: мелкие воры, угонщики тачек, ранее не организованное хулиганьё и гоп-стопники, скрытые наркоманы, решившие упорядочить таким макаром добывание жизненно необходимых доз, и прочие «individua» из «liberum gregem» — «индивидуумы свободной стаи» — так обозвал наше новое дело брат мой Паштет, заступив на должность моего персонального старпома. Надо сказать, в трудоустройстве этом немалую роль сыграло наше былое лидерство на малолетке. И плюс к тому намёк на селезёнку бывшего тамошнего верхнего.

Проверять сведения в кадрах ОПГ не стали, просто один серьёзного вида дядя, типа бригадир, какой беседовал со мной, с перебитым носом и тусклым взглядом, одетый в кожаный пиджак и треники с лампасами, дал понять, что если где-то после не сойдётся, то особо упрекать за это никто не станет, просто уроют за попытку въехать в рай на чужом херу́, поскольку такое не прощается, даже если и нет у тебя ещё права избираться и избирать. Он в тот день пришёл забирать месячную выручку, а я его выследил, угостил закурить и представился по полной форме. Сказал ещё для пущей убедительности, что только откинулся с малолетки и к тому же имею неотличимого брата, так что случись вдруг чего, то алиби будет обеспечено, если всё делать по уму.