Люди ПЕРЕХОДного периода - [108]

— Мы уходим, Венера, — тихо произнесла Лена, — прощай…

— Ага, — ответила та, не отрывая глаз от первого вещественного доказательства обновлённой жизни, — давай, удачи тебе, подруга!

Ленка сделала мне глазами, напоминая о порядке действий, и, не оглядываясь, пошла по прямой. Я двинулся следом, неотрывно думая о ней. Я перемещался в этом сумрачном пространстве, поглотившем собой домашнюю туманность Венеры Милосовой и открывающем следующую, ведущую к Овалу, и думал о том, как я безумно люблю свою жену, свою единственную Магдалену: что на том свете, что внутри этой беспроглядной и призрачной тьмы…

Как водится, очередь мы заняли в самом конце толстой части хвоста, состоящего из таких же, как и мы, оболочек, в разное время обнадёженных туманными новеллами своих посланников. Разница была лишь в том, что мы с Ленкой шли уже к готовому каналу, конкретно своему, однажды уже нащупанному и дважды проверенному в работе. Мы медленно передвигались, окружённые слева и справа грядой лысых холмов, и думали о времени, которое чувствовали лишь наощупь, прикидочно, пытаясь больше угадать верный момент чутьём, нежели любым расчётом.

— Была бы ты, например, в положении, — я выдавил из себя эту грустную шутку в попытке отвлечь жену от предстоящих волнений, — мы с тобой вполне могли бы претендовать на Овал, минуя очередь. Сказали б: «А ну-ка, расступись, народ, дайте дорогу беременной Магдалене, ей нужно срочно связаться с личным поваром по неотложному делу!»

— Или героями труда с человеческим лицом периода развитого социализма, — она с ходу подхватила мой ироничный настрой, разбавив его для порядка собственным скепсисом, — полетели бы втроём, так всегда веселее, и кресла для ребёнка не надо, разве что покормиться только, может, лишний раз придётся.

— Было бы чем, — мечтательно продолжил я размышлять вполголоса, — но ты пока у нас не Венера Милосова, так быстро не перелицуешься, так что из пустого и будет порожнее, особенно-то себя не разгоняй, а то если вдруг не всосёмся, то первая же к ней за консультацией побежишь, скажешь, мол, и я хочу, и мне надо, и как мне к вашему берегу тоже прибиться, милые вы мои?

— Вроде бы приличные такие оболочки, — пробурчала следовавшая сразу за нами старушка, молчавшая всё это время, — а глупостей разных наговорили, что даже стыдно слушать.

— Извините, — ответно буркнул я, не оборачиваясь, — мы просто немного нервничаем, нам оборот вот-вот менять, на пятый, хотим проститься с Овалом, а то как Вход пройдём, он уже нам без разницы будет. Кроме вечного блаженства, если честно, нас уже вообще мало чего интересует.

Со стороны её оболочки последовала задумчивая тишина, видно, старушка лихорадочно подбирала слова, чтобы как можно правильней принести свои извинения и выпытать у нас кучу сведений насчёт столь успешного выхода к радикально счастливому пятому обороту. Тут же я почувствовал, как меня ущипнула Ленка, она уже успела незаметно забраться ко мне под хламиду и передвигалась вместе со мной, обхватив мою ногу и мелко переступая вместе с ней. Об этом мы договорились заранее, понимая, что можем оказаться в исповедальнике в разное время, что было бы для нас равно самоубийству. Также имелся шанс, что пропустят впритирку, в семейном двуединстве, два в одном, то есть во мне.

Старушка так и не успела подобрать к нам верный подход, потому что в это время мы уже вплотную приблизились к арочному проёму Овала и вот-вот должны были оказаться в искомой беспросветной невесомости. Я в последний раз окинул зрением округу, подивившись локальной красоте этого места, и тут перед моими глазами промелькнула знакомая физиономия. Сам он меня, видно, заметить ещё не успел, но по всему было ясно, что он кого-то выискивает. Гамлет и никто другой. И я понял, кого он ищет. Пригнувшись, я всмотрелся в его суетливую фигуру, грубо расталкивающую многочисленные оболочки, скопившиеся у проёма, ведущего внутрь Овала, и обнаружил, что на ногах его были дежурные сандалии того самого евангелического образца, как и у всех нас, но в остальном выявлялись разительные перемены. Кроме них, на нём была широкая, небесного колера майка без рукавов, с надписью «Экибастуз-1977», и самые настоящие джинсовые шорты вполне современного кроя, с потёртостями по бокам и неподшитым краем штанин.

— Замри… — шепнул я вниз, к ногам, где схоронилась Ленка, — и не шевелись…

В этот момент мы встретились с ним взглядами: он — глазами, я — зрением, но тем не менее они пересеклись. По тому, как он хищно ухмыльнулся и почесал ногтями волосатую грудь, я понял, что мы пропали. Что мы никуда уже не летим, просто не успеем, даже если оба мы и ждём нас же обоих у Прохода с той стороны спасительного Перехода. Он ещё раз улыбнулся мне, на этот раз улыбка его не была уже такой хищной, скорее она носила признаки неизбывной тоски этого чудовища по нашей дружной семье. Затем он, раздвигая по пути мускулистыми конечностями безропотные встречные оболочки, двинулся по направлению к нам. Мы находились уже непосредственно в само́м проёме и даже больше внутри его, чем снаружи. По моим расчётам, нам оставалось совсем немного. По крайней мере, в последний раз я оказался в соединительной рубке почти сразу после того, как пересёк линию арочного проёма. Я попробовал протиснуться вглубь, но ноги мои, скованные обхватившей их снизу Ленкой, сумели передвинуть нашу сдвоенную оболочку лишь на несколько жалких по земным меркам сантиметров. Тем временем расстояние между Гамлетом и нами сокращалось со скоростью не меньшей, чем быстрота присвоения внеочередного оборота параллельному, выдавшему наиболее мощную надежду сразу по завершении первого визита к Овалу. «Всё… — подумал я, — пропали… он до нас доберётся раньше, чем мы до исповедальника». Так бы, думаю, и случилось, если бы не старушка, определившаяся к этому драматическому моменту со словами, которые она уже была готова обратить ко мне в ходе второй попытки общения. Лишь одна она теперь разделяла меня с Гамлетом. Даже если бы и нашёлся кусочек пространства в глубине Овала, куда я бы мог продвинуть нас хотя бы ещё на чуть-чуть, я уже всё равно не сумел бы это осуществить из-за паралича, охватившего мою оболочку. По существу, Гамлету оставалось лишь протянуть свои волосатые грабли, чтобы, ухватившись за меня, притянуть нас к себе и утащить из очереди вон, к месту расплаты. Но на пути его встала бабушка. Мне даже в какой-то момент показалось, что я когда-то видел её у нас на Плотниковом, то ли в очереди за капустой, то ли в отделении Сбербанка. Всем видом своим, даже несмотря на лысую голову далеко не идеальной формы, она напоминала мне наших староарбатских старушек, сухоньких, но всё ещё изящных и с хорошими манерами, из которых так и не сумели выбить остатки поздней жизни многочисленные Витьки́, новые обитатели старого московского центра.