Люди особого склада - [51]

Жестокие бои шли почти во всех районах области. Гитлеровцы несли огромные потери, однако наступали непрерывно. По всему видно, что они готовят новое наступление на фронте и стараются обеспечить свой тыл.

В Гресском районе партизаны под командованием секретаря подпольного райкома партии Владимира Ивановича Зайца вступили в бой с большим отрядом фашистов. В бою было убито свыше тридцати фашистских солдат и офицеров, захвачено три пулемета, один миномет, четырнадцать автоматов и много винтовок.

Против отрядов, которыми командовали секретарь Борисовского подпольного райкома партии Иван Яраш и член бюро райкома Антон Ходоркевич, гитлеровцы бросили полк эсэсовцев. Тяжелый бой продолжался несколько суток. Потеряв более двухсот солдат и офицеров убитыми и ранеными, фашисты отошли. Борисовские партизаны в этом бою понесли тяжелую потерю: смертью героя пал Иван Афанасьевич Яраш. Комиссар отряда Антон Герасимович Ходоркевич был тяжело ранен.

В это время, как на беду, я тяжело заболел. Должно быть, простудился в болоте. Случилось это на острове Зыслов. Все члены обкома были в отрядах, при мне оставалось несколько человек из штаба и неподалеку — отряд Долидовича. С утра эсэсовские отряды вели в направлении острова ожесточенные атаки. Партизаны героически оборонялись, но силы врага во много раз превышали, и нам пришлось отходить. На остров все чаще и чаще падали мины, пули посвистывали над головой. Я отдал бойцам приказ спасти типографию, запас бумаги и документы подпольного обкома. Люди работали, рискуя жизнью и не щадя сил. Через некоторое время ко мне прибежал боец и доложил, что задание выполнено.

— Василий Иванович, — тихо сказал он, — давайте я вам помогу, будем отходить отсюда, а то…

— А то что? — спросил я.

— Фашисты близко, — сказал он, и голос его тревожно задрожал. — Если мы не отойдем, нас окружат.

— А где Долидович?

Парень молчал.

— Где Долидович? — снова спросил я.

Тогда глухим от волнения голосом он ответил:

— Долидович отошел в другое место. Теперь его отряд возле острова Добрый.

Это известие глубоко поразило меня: Долидович не имел права отступать.

Я приказал бойцам занять оборону в том месте, где стоял Долидович, через силу встал и пошел вместе с ними. Эсэсовцы продвигались по гати и болоту, — мороз уже сковал его. Увидев, что оборона снята, гитлеровцы осмелели и шли к острову во весь рост. Мы встретили их пулеметным огнем. Эсэсовцы залегли и начали бить по нам из минометов. Я приказал бойцам держаться до последней возможности и послал приказ Долидовичу прикрыть наш левый фланг.

К нашему счастью, в этот критический момент на остров прибежали Роман Мачульский, Гальченя, Филиппушка, Костюковец и несколько партизан из отряда Патрина. Мы продержались на острове дотемна, а потом отошли.

Эсэсовская экспедиция ничего не дала. Гитлеровцы ни одного отряда не уничтожили, ни одного партизана не поймали! Народные мстители мужественно выдержали тяжелые испытания и вышли из борьбы победителями.

А как дела Бондаря? Болезнь свалила меня. Несколько дней я лежал с высокой температурой и ничего не слышал о нем. Во время блокады положение у Алексея Георгиевича было, пожалуй, более сложным, чем у нас. Держать его при себе мы не могли. Наступили холода, и в наших землянках, которые мы выкопали на бугорках среди болот, было сыро и неуютно. Он лежал в деревне Барикове, в той же хате, в которой мы положили его, когда привезли с Червонного озера. Его прятала и за ним ухаживала наша связная, трактористка Настя Ермак. Этой женщине мы верили. Изредка приезжал Заболотский врач Крук. Он заведовал районной больницей в нашей зоне и лечил партизан. За эти месяцы доктор Крук вылечил немало раненых красноармейцев, все они теперь находились в партизанских отрядах.

Перед блокадой я поручил Роману Наумовичу забрать Бондаря, но сделать этого не удалось. Когда Мачульский с двумя партизанами пришел в Бариков, там уже были гитлеровцы. По улице сновали патрули, на подходах в деревню и на скрещении дорог стояли пулеметы. Нельзя было и думать о перевозке Алексея Георгиевича на новое место, — это могло бы плохо кончиться. Мачульский пробрался в Настину хату — она была свободна от постоя гитлеровцев потому, что у Насти было трое детей. Узнав, что он хочет забрать Бондаря, Настя заволновалась и решительно запротестовала.

— Значит, вы мне не доверяете? — чуть не плача, говорила она. — Значит, у меня ему плохо, не смотрю за ним, не забочусь о нем? Повезете в лес, чтоб там больной человек замерзал, голодал, рану свою гноил…

Настя поклялась, что, если нужно будет, погибнет, но оправдает доверие обкома и партизан.

Так Алексей Георгиевич и остался на старом месте. Во время моей болезни Роман Наумович старался обходить вопрос о Бондаре. Теперь же мне стало лучше, и Мачульский рассказал мне о нем. Я послал к Алексею Георгиевичу Гальченю.

Герасим Маркович переобулся в лапти (на задания он всегда ходил в лаптях), положил в карман пистолет, за пояс заткнул топор и пошел. Вечером он вернулся, и его рассказ о Бондаре очень нас взволновал. Алексею Георгиевичу пришлось немало пережить. Эсэсовцы, должно быть, узнали, что в Барикове стоял партизанский отряд. На следующий день они произвели в деревне повальный обыск: обшарили все закоулки, взломали в хатах полы, прощупали штыками сено и солому на гумнах.