Люди на болоте - [4]

Он сказал эти слова тихо, скорее для матери и себя, чтобы успокоиться. И вообще, разве хорошо было бы, если бы он, пусть еще и молодой человек, но все же мужчина и хозяин, старший в семье, связался с какой-то девчонкой? Но ни слова, ни мысли эти не вернули ему покоя и равновесия.

Василь ехал теперь мрачный, углубленный в свои мысли.

Он вообще был склонен к раздумьям, не очень любил раскрывать свою душу, особенно если в ней бродили мысли невеселые и недобрые. Покачиваясь, горбясь, хмуря еще детский лоб, он невольно припоминал, где и когда Ганна говорила что-нибудь обидное, думал, как отплатить ей. В эти мысли вскоре вплелись другие - сначала про старую, истлевшую в земле супонь, старый хомут, потом про беднягу Гуза, которого когда-то бросили балаховцы, не видя от него никакой пользы. И в самом деле, конь тогда был при последнем издыхании, и не было уверенности, что он встанет на ноги. Сколько с ним нагоревались, чтобы поднять его. Он встал, но как неуверенно ходят по земле его слабые ноги.

А какая польза от коня, у которого нет силы.

Если бы у Василя был хотя бы такой конь, как у Чернушки. Тоже не бог весть что, не под стать тому, которого привел старый Корч с мозырского базара зимой, а все же конь как конь. Основа хозяйства.

Дорога начала снижаться, сыпучий песок сменился мягким, податливым заболоченным грунтом, на котором прорезывались две черные влажные колеи. В колеях белели ободранные жилы корневищ, было много ям, и телега почти все время подскакивала, ее сильно бросало из стороны в сторону. Деревья местами стояли у самой колеи, и мать, из осторожности, подобрала ноги. Василь же сидел по-прежнему, лишь время от времени, будто играя, перебрасывал ноги на грядку.

Доставалось не только ногам, но и рукам: вокруг тучами звенели надоедливые комары, почти непрерывно приходилось отмахиваться от них, бить. Мать закрыла платком чуть не все лицо, поджала ноги, но спасенья не было. Комары жалили через одежду, залезали в рукава, за ворот.

Гуз отбивался от комаров хвостом, тряс головой, не выдержал - побежал легкой рысцой. Но это не помогло, и он снова пошел шагом, махал хвостом, гривой, стриг ушами...

Лес тут был совсем не такой, как на песчанике. Высокие, с черными, будто обожженными, стволами, с узорчато источенной корой, старые ольхи тонули снизу в густом болотном разнотравье, в молодой лиственной поросли, в гнилом, скользком хворосте. Ольшаник часто перемежался лозняком, росшим густыми, дружными купами, поднимавшим в лесном сумраке сизые чубы переплетенных ветвей.

В лесу буйствовала злая, жгучая крапива, заросли которой местами поднимались в рост человека. "Гляди ты, сколько выперло ее, этой паскуды! - невольно подумалось Василю. - И какая - как конопля!.."

Из-за поворота он снова увидел впереди Чернушкову подводу, белый платочек Ганны, и мысли его вернулись к девушке: "Я этого тебе не забуду! Посмотришь!"

2

Когда Василь подъехал к лугу, Чернушка уже выводил из оглобель коня. Хведька, присев на корточки, что-то с любопытством рассматривал в траве, а Ганна переставляла под телегу бочонок с водой. Василь нарочно отвернулся, чтобы не смотреть в ее сторону, но все же заметил, что она делала, как взглянула на него. Взглянула с улыбочкой, и Василю показалось, что с ее язычка снова сорвется что-то ядовитое, обидное.

- Василь, а может, тут остановимся? - обратилась к нему мать. - Вместе с ними? Место гляди какое...

Наделы Чернушков и Василевой матери были рядом. Василь в другой раз так и сделал бы, как говорила мать, - это было удобно и выгодно: спокойнее было бы и за коня и за телегу, за которыми присматривали бы и Чернушки. Но сегодня сын заупрямился:

- Место как место...

Он отвел коня шагов на тридцать дальше, к кусту молодого орешника. Оглянулся, окинул взглядом довольно большое, окруженное со всех сторон лесом болото. На болоте там и тут кудрявилась лоза, которая кое-где разрослась целыми островами. Но Василь не придал никакого значения этим островам, его беспокоило то, что на болоте было еще много воды, иногда попадались широкие разводья. Вода была и на его наделе. "Черт бы ее побрал!" - сердился Василь.

Возле леса почти повсюду стояли подводы, хлопотали люди. Немало людей было и на болоте - уже кое-где косили.

Стреножив Гуза, Василь пустил его пастись и вернулся к телеге вытащил косу. Он развязал тряпку, которой было обвязано лезвие косы, и, вскинув ее на плечо, довольный и гордый, важно направился к лугу.

Мать молча, послушно пошла вслед за ним.

- Тут. Наше - отсюда и вон дотуда, где колышек, - сказала она.

Она могла бы и не говорить этого, Василь и сам знал свой надел-видно, ей было просто неловко стоять без дела.

Василь заметил на ее лице, в складках родных губ, выражение какой-то жалости и виноватости и строго сказал:

- Знаю.

Воткнув конец косовища в мягкую землю и крепко держа рукой тупой конец косы, Василь стал точить ее. Отмахнувшись от комаров, он косо взглянул на Чернушков, увидел, - что Тимох еще копается возле воза, и, довольный, подумал, что начинает раньше него.

Расставив по-мужски ноги, крепко упираясь ими в землю, он размашисто провел косой, и трава зашуршала, noj слушно легла слева аккуратной кучкой. Он провел второй раз, третий, и сбоку от него протянулся влажный зеленый ряд Вот ноги его ступили на прокос, под ним был уже клочок чистого, скошенного луга. Кто это говорил, что он еще зелен косить и что ему прежде надо каши много съесть? Каши может кому и нужно, только не ему, не Василю. Правду говорят, что косить - дело не простое, мужское дело, тут нужны и сила, и сноровка, - в общем, уметь надо. Но у Василя все это есть. Смотрите, как ладно вжикает у него коса, как ложится, удлиняется ряд!