Люди на болоте - [125]

2

Отбежав от озера, Хадоська не сразу успокоилась. Долго бежала по ольшанику, боясь оглянуться, пока стала осознавать, где оказалась и куда надо идти.

Ни снегу, ни инея тут не было, и даже теперь густой лозняк казался удивительно темным. Место было глухое, хотя бы след где-нибудь попался на глаза. Она шла наугад, заблудилась совсем, незаметно подошла к самым Глинищам - за деревьями, совсем близко, на взгорье, увидела огороды, хаты.

Только тогда поняла, куда забрела, как отыскать Захариху.

Вот и темная, приземистая хата, которую искала. Черные окна, крыша нависла, зеленая, струпчатая. Над хаткой вьется дымок. Хадоська взглянула с подозрением, не увидит ли чего в том Дыму. Нет, дым как дым.

Хадоська стояла, отдыхая, чувствовала, как мерзнут ноги, но стучать не спешила. Постепенно сгущались сумерки, деревья темнели, сближались, надвигались плотной стеной.

Когда осмелилась наконец постучать, из хаты за дверью послышалось осторожное:

- Кто тут? - Голос был низкий, словно простуженный.

- Это я... - выдавила Хадоська.

- Кто? Не узнаю... Авдоля?

- Я... Хадоська...

- Какая Хадоська?

- Из Куреней,..

- Из Куреней?

В хате звякнул засов, дверь слегка приоткрылась, и в узком просвете появилась голова. Окинув взглядом пришедшую, женщина открыла дверь смелее и впустила Хадоську.

Сразу же, как Хадоська вошла, засов звякнул снова.

В хате было уже совсем темно, и Хадоська, словно слепая, остановилась.

- Вот тут - лавка, - потянув за рукав, посадила ее знахарка. Минуту она молчала, и это молчание показалось Хадоське долгим и зловещим. Хадоська вдруг почувствовала на себе взгляд, странный в такой темноте. Как знахарка могла что-либо видеть сейчас?

- Что у тебя? - просипела наконец женщина. - Болит что?

Хадоська почувствовала, что лицу стало жарко. Не могла вымолвить слова.

- А ты, если что такое... не д"май ничего!.. Не стыдись.

Хадоське снова показалось, что знахарка в темноте приглядывается к ней, чего-то ждет. Но, как и прежде, Хадоська молчала, смущенно, настороженно.

Знахарка словно ударила вопросом:

- Нагуляла?

Хадоська сжалась, сгорбилась. Чуть не сгорела от стыда, - показалось, знахарка смеется над ней! Хотелось вскочить, броситься вон. Куда угодно, только бы из этой хаты!

Куда глаза глядят! Глупая, пришла! Понадеялась!..

Но Захариха сказала с явным сочувствием:

- Что ж - дело молодое...

Она подошла к печи, сунула в огонь лучину. Зажгла свет на припечке. Хадоська недоверчиво всмотрелась в Захариху и немного успокоилась, ничего страшного, женщина как женщина. Не старая, не худая, лицо как у других женщин, нос широкий, не как у ведьмы. И волосы подобраны под платок. На щеке черное пятно от сажи...

- Не одна ты... Не первая и не последняя... - Захариха тоже внимательно взглянула на Хадоську. - Давно это у тебя? Месяц, два?

Хадоська, краснея, ответила. Знахарка успокоила:

- Ничего, не поздно.

Когда Захариха стала занавешивать одеялами оконца, посмелевшая Хадоська огляделась- огонь с припечка ярко освещал полати, накрытые постилкой, стол, на котором под скатертью горбиком обозначился хлеб. В углу над столом, обвешанные полотенцем, тускло поблескивали такие же, как и у всех, иконы. И все было такое же, как и у других, - и полочка с мисками у двери, и деревянное ведро на лавке, и небольшой старый сундук; только на темных, заросших мохом, с неровными щелями стенах много прядей сушеной травы. Да на полках возле печи - какие-то бутылочки...

- Глядишь, как живу? - перехватила ее взгляд Захариха. - Погано живу! Завидовать нечему...

Хадоська тихо покачала головой.

- Было время - жила! Да кончилось все! Дурости среди людей развелось!.. Не понимают, где добро. Слепые, как дети... На антихристов да душегубов этих, докторов, надеются!.. Надеются - и пропадают из-за них, потому что доктора только режут да травят... - Она заговорила доверчиво, шепотом: Приказ такой вышел, чтобы всех, кто нутром слаб, уничтожать. Чтоб, значит, порченых не было. Будто если кто занедужил, то и не человек! Я вон сколько таких больных вылечила, живут да бога и меня хвалят. Так начальники докторов тех злость большую на меня заимели, что я людей лечу... Не по закону,говорят,лечишь.Не имеешь права, мол, больных лечить, больных по закону нужно уничтожать!..

Хадоська слушала, сочувствуя несчастным: больных уничтожать приказывают, подумать только!

- Оттого грозить стали мне начальники. В тюрьму даже обещал отправить один шалопут из сельсовета... - Захариха вздохнула: - Тяжко, ой тяжко! Хоть в прорубь головой... - Она бросила взгляд на Хадоську, деловито спросила: - Принесла чего?

Хадоська, задумчивая, растроганная, не поняла:

- Что?

- Ну - чтобы заплатить за работу...

- А-а... Принесла...

Хадоська вынула из-за пазухи носовой платок с деньгами, выбрала все до копеечки, отдала. Сняла свитку, скинула дорогое сокровище - кафтанчик вышитый, протянула ей: скажет матери, что потерялся. Захариха, которая хотела было сосчитать деньги, схватила кафтанчик, нетерпеливо покрутила в руках, осмотрела. Кафтанчик, видно, понравился, - еще бы, такой кафтанчик, да не понравится! Захариха даже надела его, но тут же спохватилась, сняла, свернула.