Люди мира. Русское научное зарубежье - [19]

Безусловно, они во всех отношениях были людьми своего века. «Время — кожа, а не платье. Глубока его печать»[2]. Надо сказать, что образ жизни, который они вели, в общем-то только и был возможен в XIX веке (точнее, между 1815 и 1914 годами). В разделенном строго охраняемыми границами, накрытом паспортными режимами мире XX века такая форма жизни, как Ковалевские, существовать не могла бы. Не говоря уж о «железном занавесе» — рядом с этим жутким понятием само упоминание фамилии Ковалевских кажется нелепостью.

И конечно же, основой всего мировоззрения Александра и Владимира Ковалевских было представление об эволюции. Это вообще характерно для мыслителей второй половины XIX века, когда эволюционной стала вся картина мира. Например, в социальных науках эволюционную идею, по совпадению, разрабатывал еще один представитель огромного дворянского рода Ковалевских — младший современник Александра и Владимира, упоминавшийся выше Максим Максимович Ковалевский (1851–1916), известный юрист, историк и социолог (кстати, тоже проведший значительную часть жизни в Западной Европе). Он не впадал в крайности, связанные с уподоблением общества живому организму, но тем не менее считал эволюцию общества вполне реальным предметом исследований, а заодно и процессом, в котором все мы волей-неволей принимаем участие. С точки зрения Максима Ковалевского, эволюционный прогресс общества при прочих равных достигается тем надежнее, чем медленнее те изменения, которые к нему приводят. Эволюция предпочтительнее революции. Все это заметно перекликается с теорией эволюционных стратегий, которую начал разрабатывать Владимир Ковалевский, и, возможно, таит в себе объективно существующие схожие закономерности.

Максим Ковалевский тоже стремился поставить свои знания на службу обществу; он был одним из лидеров партии прогрессистов, располагавшейся в политическом спектре «левее октябристов, но правее кадетов». Умер он в 1916 году, за 11 месяцев до Февральской революции, последствия которой были бы катастрофическими для его идеалов. Одним из его учеников был знаменитый Питирим Сорокин.

Верный ученик

Александр и Владимир Ковалевские не оставили после себя научных школ. У Владимира, этого трагического гения, который сгорел, как сверхновая, никаких учеников вообще не было. Но и Александр, много лет состоявший ординарным профессором, не был склонен ни к активному учительству, ни к коллективной работе. Лишь в конце жизни у него появился ученик в полном смысле, взявший от учителя все что можно и сам впоследствии ставший крупным ученым. Звали его Константин Давыдов. О нем сейчас и стоит поговорить — тем более что уж он-то точно был ярким представителем русской научной диаспоры.

Константин Николаевич Давыдов родился в 1877 году, то есть в конце царствования Александра II. Соответственно, юность его пришлась на время Александра III, когда общественная жизнь в России была приглушена, а вот наукой заниматься никто особенно не мешал. Его отец, Николай Константинович, был математиком, окончил Петербургский технологический институт, в молодости отсидел год в Петропавловской крепости за связь с народовольцами, а в то время, когда Константин учился в гимназии, преподавал математику в Псковском кадетском корпусе. Происходил он из известного дворянского рода, но гордился не фактом дворянства, а близким родством с Денисом Давыдовым, легендарным генералом и поэтом. Семья, однако, была бедной. Отец говорил Константину: «Ты знаешь, нужно при ходьбе не стирать подошвы, а то детей у нас много, а денег мало». Это были времена, когда разница между сословиями в России постепенно теряла свое значение, важнее становились другие факторы.

В 18 лет Константин поступил в Петербургский университет — естественный выбор для выпускника Псковской гимназии. Что касается зоологии, то выбор ее как специальности, вероятно, определили два момента: детское увлечение животными, начавшееся с охоты (отец брал Константина с собой на охоту еще с восьми лет), но быстро перешедшее в интерес к живой природе в целом, и полная неспособность к математике (по этому поводу отец ворчал: «Знаешь, у меня в корпусе триста идиотов, но такого, как ты, — ни одного!»). В результате Константин попал в хорошую среду: к 1890-м годам зоология в Петербурге была очень сильной. В университете, например, читал лекции великолепный зоолог Владимир Михайлович Шимкевич, в ту пору молодой и очень энергичный. Давыдов слушал Шимкевича (и, безусловно, кое-чему от него научился), но его профессиональную судьбу определила другая встреча. Будучи первокурсником, на заседании Петербургского общества естествоиспытателей он познакомился с Александром Ковалевским (тогда уже академиком). Ковалевский очень хорошо отнесся к Давыдову и тут же пригласил его работать в свою лабораторию. Вот он-то и стал для Давыдова учителем в самом полном смысле. К сожалению, Ковалевский относительно рано умер — всего-то в 61 год, от инсульта, внезапно. Но как следует поработать с ним и многое перенять Давыдов успел.

Именно Давыдов сделал то, на что не хватило времени у самого Ковалевского: выпустил первую русскую сводку по эмбриологии беспозвоночных. На книге указан 1914 год издания, но в продаже она появилась в конце 1913-го — последнего года мирной жизни.