Люди из захолустья - [76]

Ольга спросила его в антракте:

— Тоня, ты ведь тоже воевал на бронепоезде?

— Нет, я на броневике, это немного другое. — Плечи его возбужденно ходили, он то и дело наталкивался на людей. — У нас вот один разок было, в двадцатом, когда Врангель прорвался на Донбасс… Решили броневичками ударить ему в тыл, чтобы обеспечить, как говорится, отход. Ну, созвали всех нас, ребят, и прямо, по-честному сказали: «Возврата вам, конечно, нет».

Ольга грудью повернулась — не то слушала, не то искала в нем чего-то.

— Ребята были черноморские братишки. Ну, и что же! Выпили тогда мы крепко и пошли. — Зыбин вдруг словно смутился, заметив вперенный ее, пытливый взгляд. — И пошли… Ну, и все в порядке. Вернулись… суток через трое. Видишь, даже в театр ходим!

Он по-добряцки рассмеялся. И все это для Ольги было не то, не то. И спектакль кончался тревожно рано. Еще огромный кусок непрожитой ночи оставался. Какие демоны еще могли из нее вырваться, какие сумасшедшие звонки!.. Она боялась идти домой.

Но Зыбин, такой необычно взвинченный сегодня, такой дурашливый, праздничный, предупредил ее:

— Олюша, а как насчет того, чтоб нам кутнуть напоследок, а? Хотишь в «Метрополь»?

Конечно, Ольга сияюще согласилась. Только зачем это «хотишь», опять нарочитая, привычная его шутка, зачем он продолжает прятаться, играть с ней, как с ребенком? О, как хотела бы она хоть однажды увидеть его плачущим или бесноватым! А Зыбин, как ни в чем не бывало, тащил ее под руку по морозным голубым площадям, насильно заставлял разбегаться, чтобы проскользить по накатанному асфальту, как на коньках, потом так завертел около себя, что фонари хохочуще слились перед Ольгой в один звездный круг… Если б он знал, какими сладкими шагами ходила она недавно вдвоем по этим местам, какую и сейчас невнятную и глухо-желанную песню они ей пели о преступных полночах…

Зеркальные, отсвечивающие соблазнами двери ресторана закружились, разверзлись.

Усевшись вслед за Ольгой за столик, Зыбин огляделся с мешковатым любопытством новичка.

В пустынной купольной высоте ресторана опрокинуто сверкала люстра. Она давала тон торжественной изысканности зала. Блистающие приборы на столиках холмами уходили вдаль. Строгие официанты всем телом изъявляли бегучую готовность. Жизнь протекала здесь среди баловства и цветов. Поневоле вспоминались суровые, как во время войны, улицы, — они неподалеку, вот тут, за стеной, — в грубошерстных пальто, в кепках, продуктовые карточки. А здесь… Для какого-то сорта людей страна делала уступку, — может быть, брезгливую уступку? Зыбин тяжело повернулся в своем кресле. То была трудность, которая покрывалась только большим, беспощадно смелым и умным кругозором. Вот он и сам здесь с Ольгой… Впрочем, довольно пока об этом! Зыбин подозвал официанта, заказал еду, бутылку вина — «только крымского, правда, Ольга? Вспомним сейчас твой Крым. А я тоже поеду на курорт, только другого назначения!» Ольга вкось оперлась на руку, показывая ему лишь прямой, задумчивый пробор, линию носа, курчавые теплые завитки на шее. Она не видела, какой лелеющий взгляд устремлен на нее.

Ресторанная полночь разгоралась. Зал наполнялся, разговаривал, курил. Ольга выпила бокал вина. Оно было розового цвета. «За удачу в твоей работе, Тоня!» Нет, есть ей не хотелось.

Огромную эстраду не спеша занимали музыканты. По залу пролетела тишина. Полилось жеманное рыдание танго. То был танец, который считался в те годы полузапретным, таящим в себе яды иного социального строя… И танцующие пошли по паркету качающимся, лунатическим шагом, подбородок в подбородок, глаза в глаза.

К Ольге приблизился какой-то напроборенный модник, с восточно-томными черными глазами; острые отвороты пиджака стояли на его груди, как крылья. «Иностранец?» — подумал про себя Зыбин и отвел глаза прихмуренно. Но тот попросил разрешения на чистом русском языке. И Ольга, готовно простирая руки, встала.

И свет погас. В середине зала, над бассейном, укрытом в растениях, вспыхнули цветные лампы. Вокруг бассейна колыхалось радужное шествие танцующих. Зыбин обозревал его не без любопытства. То была волна с мутноватым осадком, в которой, если копнуться поглубже… Она двигалась, двигалась перед ним, и вот, совершив круг, опять наплывало одно теплое пятно, которого ждали, просили глаза. Ольга покачивалась, удлиненная, голубая… Зыбину почему-то смешливо пришло в голову, что вся эта раздражительная краса, надетая на ней, сделана на его газетные гонорары. Ночь путалась в противоречиях, и серьезных и пустяковых… Да, красивая у него жена! Но не из тех красивых и опасных, от которых во время нэпа сбились с толку кое-кто из друзей его, в былом — крепких, стойких ребят. Ольга была другая — душевная недотрога, и Зыбин до сих пор бережно уступал ей право на это. Он ничего не сказал Ольге даже тогда, когда, после ее приезда из Крыма, они стали жить в разных комнатах. Может быть, его занимали дела поважнее? Он поманил к себе официанта, шепнул ему что-то. Тот быстро принес стопку водки. Зыбин выпил ее резким движением. И мысли его отвлеклись к скорому отъезду, к просторам, в которые понесет его поезд, к могуче раскинутой там работе, накрывающей человека с головой, со всеми его мыслями и малодушными ущемленьями. Но, может быть, это тоже малодушие, что отъезд стал для него желанным, вроде как забытье?.. Нет, Зыбина просто мучило бездействие. И надо было домой: возможно, ночью еще позвонят из редакции. Вверху распахнулся свет; к столику, обмахиваясь платком, подскользнула Ольга.