Люди и собаки - [13]

Сравнение домашнего животного с инструментом может служить подтверждением — во всяком случае на первый взгляд — весьма распространенного мнения относительно механизма одомашнивания или, в более широком плане, постепенного подчинения природы человеком. Согласно этому мнению, домашние животные появились в результате осознанных действий человека, который руководствовался чисто утилитарными мотивами: мы сформировали собаку, козу или барана умышленно, так же как изобрели мост, велосипед или компьютер. Насколько же применима к собаке версия о преднамеренной, или, говоря иначе, технологической, доместикации? Один удивительный эксперимент, проводимый в течение последних десятилетий, вполне вероятно, может это подтвердить.

Одомашнивание собаки

Научно-исследовательский институт в Новосибирске, конец 1950-х годов. Советский генетик Дмитрий Беляев и его команда приступают к работе над амбициозной научной программой. Объектом изучения служит серебристо-черная лисица. Ученые располагают достаточным количеством экспериментальных животных, поскольку в этом регионе лисиц разводят на зверофермах. Эксперимент заключается в селекционном отборе, при котором для воспроизведения из каждого поколения выбирают наиболее приручаемых животных, иными словами, тех, которые демонстрируют наименьшую агрессию и не боятся людей. Цель эксперимента состоит в том, чтобы, наблюдая за несколькими поколениями искусственно выведенных животных, пролить свет на механизмы процесса одомашнивания диких видов, происходившего в далеком прошлом, и выяснить вероятность того, что селекционный отбор мог быть одним из таких механизмов. Беляев выдвинул гипотезу, согласно которой одомашнивание осуществлялось человеком постепенно, посредством селекции, то есть путем отбора из каждого поколения наиболее ласковых и послушных зверей.

Результаты эксперимента были поистине захватывающими. Всего лишь через сорок поколений у селекционных лисиц появились совершенно новые черты, напоминавшие… собачьи: лисы проявляли признаки привязанности к человеку, виляли хвостом, повизгивали, когда люди к ним приближались, лизали им руки. Их хвосты загнулись, уши повисли. Многие животные изменили окрас: из серебристых они стали черно-белыми. Репродуктивный цикл у некоторых самок сократился, подобно собакам они приобрели способность производить на свет потомство два раза в год. Короче говоря, лисицы каждого следующего поколения становились все более похожими на лучшего друга человека[9] (Belyaev, 1979; Trut, 1999).

Оставим в стороне жаркие дебаты, развернувшиеся в научной литературе по поводу интерпретации результатов этого эксперимента. Остановимся на весьма распространенной теории, которая часто использует его результаты в качестве аргумента в свою пользу. Как я уже говорил, описанные опыты, на первый взгляд, подтверждают предположение о том, что одомашнивание собаки, как и других видов животных, подчинялось некоему плану и преследовало сугубо утилитарные цели[10]. Общественные науки довольно часто трактуют процесс одомашнивания именно таким образом, считая его результатом осознанного или технологического действия; подобный подход можно встретить и по сей день даже в работах биологов и этологов.

Любопытно, с именно такой интерпретацией процесса одомашнивания связана широко употребительная в западной культуре еще со времен Древней Греции аналогия между домашним животным и рабом. Аристотель, например, прибегал к этому сравнению с целью оправдать рабство. Конечно, эта же аналогия используется в качестве аргумента и в прямо противоположных суждениях. Сегодня защитники прав животных, такие как Питер Сингер или Гэри Фрэнсион, используют сравнение домашнего животного с рабом в обратном смысле, с негативной оценкой, осуждая некоторые аспекты одомашнивания и призывая к освобождению животных. Какой бы смысл в этическом или политическом плане ни вкладывался в эту метафору, сторонников и тех и других, откровенно противоположных взглядов объединяет одно и то же представление о взаимоотношениях человека и животного. Одних эти отношения радуют или просто устраивают, других — огорчают, но все они сходятся во мнении, что на протяжении истории человеческого рода отношения человека к животному строились на принципах порабощения и сознательного присвоения и преследовали чисто утилитарные цели. Здесь, как и прежде, исходной точкой отсчета является теория намеренной и технологической доместикации.

По большому счету, во всех этих рассуждениях человек представляется этаким Прометеем или доктором Франкенштейном, стремящимся перестроить природу по своему усмотрению. Из чего следует, что домашние животные вообще и собаки в частности — это существа видоизмененные, лишенные своей природной сущности, целенаправленно созданные руками человека.

Описанный тезис ярко окрашен антропоцентризмом, поскольку базируется на не лишенном высокомерия представлении о человеке как о существе, которое благодаря своему разуму и способности контролировать ситуацию возвышается над живой природой. Он довольно широко распространен и, тем не менее, не слишком убедителен. Прежде всего напомним, что разделение популяций общих для собак и волков предков на две линии стало возможным благодаря их контактам с гоминидами, чей технологический уровень и социальная организация свидетельствуют о чрезвычайно примитивном интеллекте, во всяком случае, когда речь идет об их рациональности и способности планировать. Трудно представить, что существа, которые жили на временных стоянках и отправлялись добывать пропитание будучи вооруженными лишь несколькими камнями или заточенными палками, к тому же не владеющие членораздельной речью, были способны спланировать столь сложное дело. Сегодня эта задача может казаться нам простой и вполне выполнимой. Однако совершенно очевидно, что древние гоминиды не могли обладать нашими знаниями по биологии, необходимыми для ее решения, нашим складом ума, представлениями о времени, природе, о жизни вообще, не могли видеть конечной цели этого эксперимента.