Люди и руины - [7]

Однако, используя идею «консервации», «сохранения»[1] («консервативная революция»), необходимо соблюдать осторожность. Согласно тому, как толкуют это понятие левые, сегодня называть себя «консерватором» почти столь же небезопасно, как и «реакционером». Поэтому прежде всего следует уточнить, что именно мы намерены «сохранять», поскольку из ныне существующих социальных структур и общественного уклада мало что этого достойно. Это почти безоговорочно относится к Италии; то же самое можно сказать и об Англии и Франции; лишь странам Центральной Европы буквально до последнего времени удавалось сохранить отдельные остатки высших традиций. Не случайно понятие «консервативная революция» зародилось после Первой мировой войны в определенных кругах Германии, которые могли почерпнуть необходимые идеи в своем сравнительно недавнем историческом прошлом.[2] Кроме того, нельзя не признать некоторой доли истины в нападках, которым подвергают консерваторов левые силы, обвиняющие их в том, что последние защищают не столько высшие идеи, сколько интересы определенного экономического класса, класса капиталистов, отчасти организованного и политически, который стремится увековечить в собственных интересах режим привилегий и социальной несправедливости. Поэтому для левых не составило особого труда смешать в одну кучу консерваторов, «реакционеров», капиталистов и буржуа. Тем самым они — говоря языком артиллеристов — создали «ложную цель»; причем эта тактика сохранилась почти без изменений с тех пор, когда передовые отряды мировых подрывных сил еще не сменили знамена либерализма и конституционализма на стяги марксизма-коммунизма. Действенность подобной тактики привела к тому, что прежние консерваторы, подобно нынешним, — не считая несомненно высшего, но узкого слоя, — начали принимать близко к сердцу преимущественно свое общественно-политическое положение и материальные интересы определенного класса или сословия, вместо того чтобы решительно отстаивать высшее право, достоинство, безличное наследие ценностей, идей и принципов. Именно в этом заключалась их основная слабость.

Сегодняшние «консерваторы» скатились еще ниже, поэтому та «консервативная» идея, которую мы намереваемся отстаивать, не только не должна иметь никакого отношения к классу, который практически занял место прежней аристократии, а именно к капиталистической буржуазии, носящей характер исключительно экономического класса, — но должна решительно противостоять ему. В «революционной» защите и «сохранении» нуждается общая концепция жизни и государства, основанная на высших ценностях и интересах, превышающих уровень экономики, а вместе с ним все, что поддается определению в понятиях экономических классов. По отношению к этим ценностям конкретные формы государственной организации, учреждения, обусловленные историческими обстоятельствами, являются лишь следствием, второстепенным, а не основополагающим элементом. При подобном подходе левая полемика, направленная на «ложную цель», оказывается совершенно бесплодной.

Одновременно становится понятно, что речь идет не об искусственном и принудительном продлении жизни тех частных форм, которые существовали в прошлом, но исчерпали свою силу и отжили свой век. Для истинного революционного консерватора вопрос состоит в сохранении верности принципам, а не учреждениям и устоям прошлого, которые являются лишь частными формами их выражения, меняющимися в зависимости от конкретных обстоятельств и конкретной страны. Эти частные формы преходящи и изменчивы, поскольку зачастую связаны с исторически невоспроизводимыми обстоятельствами, тогда как соответствующие принципы неизменно сохраняют свое значение, обладая вечной актуальностью. Из высших принципов, как из зерна, могут прорасти новые формы, по сути своей равноценные старым, что позволит при переходе от одних к другим — даже «революционным» путем — сохранить преемственность независимо от изменения социально-исторических и культурно-экономических факторов. Для обеспечения этой преемственности следует, не отступая от принципов, при необходимости отбросить то, что уже отжило свой век, дабы при наступлении кризисных или переломных времен не метаться в беспорядочных поисках новых идей, впутываясь в различные авантюры. В этом суть подлинного консерватизма, где охранительный и традиционный дух сливаются воедино. В своем истинном живом понимании традиция не имеет ничего общего с покорным конформизмом по отношению к былому или инертным продлением прошлого в настоящее. Традиция по сути своей метаисторична и одновременно динамична; это общая упорядочивающая сила, которая действует исходя из принципов, имеющих высшее узаконение (если угодно, можно даже сказать: из принципов, данных свыше), на протяжение поколений сохраняя духовную преемственность и проявляя себя в самых разнообразных институтах, законах, формах государственного устройства, могущих иметь значительные различия между собой. Заблуждается тот, кто отождествляет или путает эти формы, принадлежащие относительно далекому прошлому, с самой традицией.