Люди и подвиги - [20]

Лазарев опять требует соединить его с седьмой ротой.

— Латушко, жив? Слышишь меня?.. Положение?.. Тяжелое? Ну, слушай, дождик будет. Десять капель. Понял? Выслал тебе две коробки. Низом пошли!

Вот они наконец, эти десять выстрелов!

— Ну как, съел он?.. Понюхал?.. Как ложатся?.. Хорошо? А ты сколько уложил?.. За сотню?

Лазарев на миг приподнимает голову и с отцовской гордостью поясняет?

— За сотню уже уложил. И капельки ложатся хорошо! Пятую отбил! вытирая пот с лица и шеи, добавляет он. — Кажется на этом кончится!

Но спустя некоторое время Лазарев отбивает шестую, седьмую и восьмую контратаки противника. И наконец мы видим критический момент этого поединка. «Тигры» подошли вплотную к домику, в котором закрепились вместе, чтобы не терять связь с Лазаревым, все его три «сына» — три ротных командира. «Тигры» разнесли стены домика и топчутся возле дымящихся развалин. Горсточка бойцов и офицеров, находящихся в подвале, продолжает вести огонь из всех щелей. Комсорг батальона лейтенант Воронин и старшина Ларин с единственным оставшимся у них противотанковым ружьем вылезли во двор и покалечили два танка. Немецкая пехота, обойдя подвал, продвинулась к другим домам. У Лазарева остается взвод пехоты. С этими людьми он собирается идти на выручку к своим «сынам». Его удерживает заместитель командира полка. Командир взвода берется выполнить отважную задачу.

Но Лазарев не доверяет никому. Он сам, сам должен спасти отважных комсомольцев! Он задыхается, встает, садится и опять встает. Но приказание старшего начальника — закон. Лазарев остается на командном пункте. Его резерв уходит на окраину села. Сознание, что он отдал все, чтобы спасти «сынов», и сам остался без прикрытия, немного успокаивает его.

— "Критик"! «Критик»! Я «Организм»! Я «Организм»!

слышишь? Прием! Товарищ капитан, они требуют огонь на себя! невозмутимо передает радист.

— Я им покажу огонь на себя! Головы им оторву! — ворчит Лазарев.

Радист вдруг вскакивает:

— Товарищ капитан, тикают, тикают немцы!

Девятый вал немецкого наступления на батальон Лазарева сломлен.

Поздно ночью в подвал к Лазареву приходят его командиры рот, его три «сына», Они садятся перед ним на узкую скамейку, выпрямив крутые плечи и положив на колени могучие руки.

Лазарев жадно рассматривает их клонящиеся от усталости лица. Он ни о чем. не спрашивает их. Молча и любовно достает он из баульчика три яблока, завернутые в чистую салфетку, и подает им.

— После, после доложите обо всем, — отмахивается Лазарев, — а сейчас возьмите это… — отрывисто говорит он.

Офицеры берут яблоки и не спеша подносят к запекшимся губам.

Лазарев опять заглядывает в глаза комсомольцам, по взгляд его уже по-настоящему суров и строг. Офицеры, отлично зная этот взгляд, который проникает в самую душу с намерением узнать, чиста ли их совесть, продолжают неподвижно сидеть, не сводя глаз с комбата. Лазарев отводит взгляд в сторону, озирается вокруг и, убедившись, что никто не прислушивается к их разгозо"

РУ" задает им один-единственный вопрос:

— Сколько вы отдали домиков?

— Три домика! — потупив взгляд, отвечают все трое.

— Три домика? — бледнеет Лазарев. — Пятно на каждом, а на мне — три! Как же я теперь «хозяину» в глаза смотреть буду?!

"Хозяин" — это на условном языке командир полка. При мысли, что ему придется докладывать «хозяину» и тот, быть может, ничего не скажет, только укоризненно посмотрит и вздохнет, Лазареву делается не по себе.

Он напряженно молчит, видимо колеблется, что-то прикидывает в уме, то опускает глаза, то снова поднимает их, и наконец совсем тихо звучит в подвале его приглушенно-хриплый голос:

— Вернуть! Все до единого!.. без трех копеек не рубль!

1945

ЗАПИСКИ ЛЕЙТЕНАНТА

[В основу этого повествования положены подлинные записки сына моего Григория Колосова (авг.)]

Штаб округа. В приемной отдела кадров высокий подполковник участливо любезен.

— Усаживайтесь! Какое училище окончили?

— Тяжелых минометов!

— Поедете в Б. командиром взвода ПТА. Других мест нет!

"Противотанковая артиллерия!.. А я мечтал попасть в артполк.

Но если нет мест, то и просить нечего".

День пробыл в городе. Осмотрел его набережную с детской железной дорогой, краеведческий музей, памятники революционных событий, крепость. А на другой день утром приехал в Б.

В гостинице чисто — свежее белье, цветы, зеркала. А внизу чайная с «шишкинскими» медвежатами и обилием мух.

Штаб дивизии — на тихой пыльной улице, обсаженной деревьями.

Начальник штаба дивизии — полковник с нездоровым полным лицом.

— Я тоже был вот таким двадцатилетним лейтенантом. Приехал на Дальний Восток, жил в бараках, трудновато было. Женаты?

— Нет, холостяк!

— У нас есть общежитие для холостяков. Условия хорошие.

А впрочем, можете жить и на частной квартире. Ну, что ж, желаю успеха!

— Спасибо, товарищ полковник!

Иду мимо одноэтажных домов, в окнах свет-вот оранжевый абажур, а вот голубой, вот чья-то женская голова.

Вспомнил, что в городе есть междугородный переговорный пункт. Хорошо бы сейчас позвонить в Москву. Что сейчас делает отец?

В моем воображении всплывает набережная Москвы-реки, вечерние прогулки с отцом, душевные разговоры, мечты.