Люди и бультерьеры - [48]

— Ты ответишь, ты заплатишь, падла! — закричала Фарида.

— На, выкуси! — Дюшес сделал непристойный жест. — У меня все схвачено, только суньтесь! Мы вас и в городе достанем, косточек не соберете!

Выбежала Тонька, схватила мужа за руку:

— Валера! Валера!

Взглянула на меня с виноватым испугом:

— Мы заплатим, это дорогая собака, я знаю, я скажу сыну…

— Пш-ла, шмара! — Дюшес оттолкнул ее, оттеснил к двери.

— Вы уже заплатили… — тихо сказала я, но меня никто не расслышал. Друзья тянули меня прочь, но я продолжала вглядываться в Дюшеса. Не было никакой на нем маски, все это мне показалось. Только слово, застрявшее гвоздем, отчетливо звенело в голове: «Мертвец. Мертвец.»

Я хотела только одного — уехать отсюда поскорее. Только бы не видеть больше Дюшеса, не проходить мимо его дома, не сталкиваться с ним, не смотреть в его пустые мертвые глаза.

Я не вернусь больше сюда. Пока здесь живет Дюшес.

XVIII. Прощай, умытая Россия!

Этот приезд в Москву совершенно измучил Олега Игнатьева. Проблемы и дела навалились на него, как дрова из обрушившейся поленницы. Целыми днями Игнатьев носился по министерствам, ведомствам и банкам, проводил томительные и бессмысленные часы ожидания в бесконечных приемных столичных чиновников, успевал еще приезжать на заседания Думы, но везде, везде — ощущал лишь полнейшее равнодушие к своим проектам и идеям, сытый, циничный шабаш зажравшихся временщиков, пирующих на руинах полуразваленной страны.

Проект Игнатьева под названием «Евразийский крест» сулил России неслыханные прибыли, огромные деньги и средства, которые пошли бы на развитие и восстановление собственной промышленности. Игнатьев давно обдумывал эту идею. Наконец, она созрела и была кропотливо просчитана. Ему казалось, что любой человек, обладающий элементарным здравым смыслом, должен тут же за нее ухватиться, обрадоваться ей и сделать все зависящее от него для ее реализации. «Евразийский крест» должен был вознести Игнатьева к новым властным высотам. Нет, деньги его не интересовали. И власть как самоцель, тоже. Он просто знал, что власть открывала ему иные горизонты, давала невиданные возможности для того, чтобы переломить ситуацию в стране, которая становилась все более критической, несовместимой с нормальными представлениями о жизни.

На третий день ему удалось добиться приема у первого вице-премьера Коровникова.

Они были шапочно знакомы. Игнатьев испытывал к нему неодолимую брезгливость — у Коровникова всегда были холодные липкие ладони.

Коровников давно уже подвизался на поприще большой политики, еще с тех пор, как он вылез на трибуну у Белого дома в девяносто первом и страстно призвал народ отстоять погибающую демократию. Он успешно вползал на крутую карьерную лестницу и вот теперь дослужился до первого вице-премьерства. Коровников целеустремленно лепил себе имидж либерала и горячего защитника всяческих свобод. Видимо, ему хотелось добиться большего — почему бы не стать, например, президентом? Но тупой и непонятливый электорат почему-то Коровникова не любил. Глядя на этого неумеренно разжиревшего человека с розовым сальным лицом, лысиной, которую он пытался прикрыть редкими и мягкими волосами, красным ртом, который, пришепетывая и причмокивая, обрушивал на зрителей и слушателей поток витиеватого красноречия, — мало кто верил в бескорыстность и чистоту помыслов Коровникова.

И тем не менее от него зависело многое. Коровников встретил Игнатьева и его думского помощника Пашу Маслова в своем огромном кабинете. Несмотря на большой колыхающийся живот, Коровников двигался суетливо, легко и как бы подпрыгивая.

— Здравствуй, здравствуй, господин Игнатьев! Давненько не встречались! — Коровников протянул Олегу свою белую пухлую руку, и Игнатьев с внутренним содроганием пожал вялые сырые пальцы вице-премьера.

Посередине кабинета стоял большой инкрустированный овальный стол, окруженный мягкими креслами с высокими спинками. Олег с указкой в руке подошел к карте России и в который уже раз начал рассказывать про свой «Евразийский крест». Паша Маслов присел рядом, чтобы вовремя подавать ему нужные бумаги и документы. Коровников сел в одно из кресел, вытащил блокнот с ручкой и выжидательно склонил на бок круглую щекастую голову.

Игнатьев говорил долго и даже устал. Вначале Коровников довольно внимательно смотрел на карту, кивал головой и характерно причмокивал своими красными губами. Но потом он склонился над блокнотом и стал что-то непрерывно записывать. Подавая Игнатьеву очередной стакан воды, Маслов вдруг подмигнул ему, и скосив глаза на вице-премьера, шепнул:

— Глянь, что он рисует!

Олег, никогда не жаловавшийся на плохое зрение, взглянул в блокнот Коровникова и к своему удивлению увидел там не цифры и выкладки, а смешные фигурки чертиков. Как раз в это самое мгновение пухлые пальцы выводили позолоченным «Паркером» очередного хвостатого чертенка.

— Все чмокаешь, козел, да чертей рисуешь?! — яростно заревел Игнатьев и подскочил к Коровникову, замахнувшись на него указкой. — Ах ты, жирный боров!

Глаза вице-премьера расширились от ужаса, рот по-детски раскрылся, в одно мгновение он сполз с кресла и проворно юркнул под стол. С разных сторон кабинета к ним подскочили какие-то секретари, остолбеневший Маслов схватил Игнатьева за руки, распахнулись двери, и в зал вбежали высокие крепкие парни в штатском.