Люди и боги. Избранные произведения - [124]

«Я попал в вырубленный лес, — подумал он, — как же я попал на эту вырубку? Я здесь никогда не видел никакой вырубки… Необходимо выбраться из этого места, прежде чем наступит ночь». Так сказал он себе и зашагал со всей энергией и азартом молодости.

Он доверял своей интуиции и, считая, что взял правильное направление, не представлял себе никакой опасности. Снег… Чем может грозить снег? Хопода он не чувствовал, наоборот, он был разгорячен и шагал быстрым размашистым шагом.

Когда он таким образом прошагал с полчаса и не увидел дома, не встретил ни одной повозки, ни одного человека, а всякий раз, едва только пытался сойти на шаг или два с дороги, оказывался в окружении сучьев и кустов, — его начало охватывать беспокойство.

«Где я нахожусь? Должна же, — сказал он себе, — когда-нибудь кончиться эта дорога и вывести меня куда-нибудь». И он шагал дальше твердым поспешным шагом.

Теперь Мозес уже почувствовал усталость. От быстрой ходьбы и тяжелых тюков, которые тащил на себе, все тело было облито потом. Ветер слизывал с него капли пота, холод пронизывал его от кончиков ногтей до корней волос. Он ненадолго остановился, сбросил с плеч тюки и присел отдохнуть.

Между тем сквозь снежную сетку, висевшую перед глазами, заметил он, что окружающая однообразная серость стала темнее. Все перемешалось, расползлось, как бы стало оплошным расплывшимся пятном. А над этим пятном беспрерывно, бесконечно ткалась снежная сеть. Мозесу казалось, что его самого заткало в эту сеть и что ему из нее уже не выбраться. С каждой минутой становилось темнее, и не видно было, откуда берется эта сумеречность — сверху ли, снизу ли, — она возникает сама собой. А снежная сеть уже не бела, с минуты на минуту становится она синее и синее.

«Что же я сижу? Ведь скоро ночь!» Он быстро вскочил, вскинул на плечи тюки и снова зашагал.

— Ой, мама, помоги мне, — вырвался стон из его груди, — ведь я же тут погибну!

Он шел той самой дорогой, на которую раньше вышел. И вдруг остановился перед вставшими стеной деревьями, которых сквозь снежную завируху не заметил, пока не подошел вплотную и не наткнулся на них.

«Зачем я пойду сюда? Здесь я пропаду, — сказал он себе, — ведь я отсюда пришел сюда же…».

Мозес остался стоять посреди дороги, не зная, что делать.

— Мама, — снова вырвалось у него, — что мне делать? Что?

Ему стало жарко, от возбуждения и страха тело покрылось испариной, налипший снег таял, влага проникла до самого тела, он весь промок, рубаха прилипла к спине, а в башмаках ноги хлюпали, как в болоте.

«Что же мне делать, что? Нет, — сказал он себе, — в лес я не пойду… Там я пропаду… Пойду назад — сколько бы это ни длилось, я все же куда-нибудь доберусь».

— Мама, помоги мне, — громко воскликнул он и двинулся в обратный путь.

И тут послышался лай собаки. Мозес остановился. Лай доносился со стороны леса. Не долго думая, он пустился в лес, лай собаки пробудил в нем надежду.

Было уже темно, а снег падал так густо, что в двух шагах ничего не было видно. Мозес уже не шел, а бежал, хотя снега в лесу навалило много и ноги каждый раз все глубже проваливались. Вскоре он между деревьями увидел крышу дома и перевел дыхание. Уже успокоенный, Мозес направился к дому.

Света, однако, нигде не было видно. Это его удивило. «Если тут собака, должен же кто-нибудь здесь быть», — подумал он.

Из дома никто не вышел. Двери были заперты, окна закрыты ставнями. А изнутри несся лай собаки.

Мозес подошел ближе к двери. Собака с той стороны двери еще беспокойней металась, лаяла, но ни одна живая душа не вышла.

Мозес стучал в дверь. Собака внутри бесновалась. Казалось, она проломит дверь, выскочит и разорвет его в клочья. Но ни один человек не показался.

— Таково уж мое счастье, — проговорил Мозес, — никого нет. Буду стоять под навесом.

Чтобы укрыться от снега, он стал под навес. Собака не переставала лаять. Стоять на одном месте было трудно — Мозесу становилось холодно, ноги отяжелели, словно к ним были привязаны гири, и прилипали к месту, на котором стояли. Одежда, пропитавшаяся мокрым снегом, затвердела на холоде, он чувствовал, как затвердела, словно жесть, рубаха на теле. Его пробирала дрожь, начало знобить, помимо его воли и без его ведома зубы стучали друг о друга, как стекляшки, а под ногтями рук и ног кололо так, словно туда вонзались раскаленные иглы.

— Мама, я погибаю! — воскликнул он, полный жалости к себе. — Кто же за детьми присмотрит? Они же без меня пропадут… Мама, помоги мне, я ведь еще так молод!

Слезы лились из его глаз. И вдруг на темном полотне летящего снега привиделся ему чей-то облик. Он не испугался — это было лицо Соре-Ривки.

— Мама! — закричал юноша и протянул к ней руки, моля о помощи. Это длилось не дольше вспышки молнии. — Ты мне поможешь! Ты мне поможешь! — кричал Мозес. Он вскинул на себя свои тюки и бросился неистово бежать, сам не зная куда.

Хотя между деревьями теперь лежала ночь, опутанная снежной пряжей, Мозес бежал быстро, наскакивая на обрубленные ветви, бежал, не глядя, инстинктивно чувствуя дорогу, змеившуюся между деревьями, бежал в полной уверенности, что куда-нибудь доберется.