Люди и атоллы - [23]

После завершения миссии «Альбатроса» Кубари с семьей добрался на борту этого корабля до Меланезии, точнее говоря, до Новой Британии, расположенной поблизости от Рабаулу. Здесь поляк получил на два года место надсмотрщика на кокосовой плантации немецкого консула Гернсхайма. Это был последний творческий период в жизни Яна Станислава Кубари. Именно здесь увидели свет его последние работы.

В 1887 г. Кубари и его семья переехали на Новую Гвинею в окрестности Константингафена, на побережье залива Астролябия. По контракту с немецкой Компанией Новой Гвинеи он работал там в качестве начальника торговой станции, т. е. по роду деятельности стал скорее лавочником, чем ученым. Больше для собственного удовольствия, чем в целях научного исследования, Кубари стал собирать коллекции в области орнитологии, природоведения и этнографии. Такое положение сохранялось до конца 1891 г. Несмотря на хорошее состояние дел на станции, возглавляемой поляком, Компания Новой Гвинеи контракта с ним не возобновила. Неблагоприятный климат в районе бухты Астролябия сильно подорвал здоровье Кубари: у него участились приступы малярии.

— Возвращение в Европу или могила на Новой Гвинее, — к такому мнению приходят его врачи.

В 1892 г. поляк вместе с женой и дочерью отправился на родину. В Гамбурге его сердечно приветствовали ученые, ведь Кубари имел уже заслуги, известные в научных кругах. Он сделал несколько докладов, навестил друзей, в том числе неизменно расположенных к нему Шмельтца и Бастиана. Но он заторопился в Польшу. Там, так же как годы назад, как раз собирался уже VI съезд польских врачей и естественников. Кубари питал некоторые надежды на встречу с представителями польской науки. Вероятно, он мечтал о какой-нибудь должности на родине, где мог бы употребить свои уникальные познания. В докладе, сделанном на съезде, Кубари недвусмысленно заявил, что хотя он работал в Океании для иностранных учреждений, но свою деятельность посвятил польской науке и именно ей мечтает посвятить остаток жизни. В ответ — молчание. Не нашлось для него работы и в Германии.

В конце 1894 г. мы снова видим Кубари на Новой Гвинее, климат которой был для него убийственным Здесь он опять потерял работу, но эти события не произвели на него сильного впечатления, ведь подобное повторялось с ним постоянно, словно в кошмарном сне. За бесценок он продал коллекцию бабочек, птиц и отправился на Понапе, единственное место на свете, где ему всегда было хорошо. Он оставил дочь Изабеллу учиться в сингапурской женской школе, которая находилась в ведении французских монахинь[13].

После разлуки с дочерью в пути у Кубари случился тяжелый сердечный приступ, и он вынужден был прервать поездку в Маниле. Здесь он пролежал несколько месяцев в больнице, что поглотило его последние сбережения, и на Понапе прибыл неимущим человеком. На месте оказалось, что он стал нищим. Оказывается, его плантация уже не существовала, она была уничтожена боями, которые островитяне вели с испанцами. Дело в том, что под конец существования империи испанцы в страхе перед германским империализмом стали размещать на Каролинских островах военные гарнизоны. Островитяне, решительно не желавшие этого, схватились за оружие. Эти военные столкновения происходили, в частности, непосредственно на участке Кубари. Более того, испанская администрация вообще поставила под сомнение право собственности Кубари на этот клочок земли и была намерена поселить на нем какого-то чиновника. Таким образом, оказалось, что после 30 лет труда в Океании у Яна Кубари не было буквально ничего, кроме самоотверженной жены и слабого здоровья. Несколько месяцев спустя, 9 октября 1896 г., Яна Станислава Кубари нашли мертвым на могиле сына. Неутомимый исследователь Океании, вероятно, покончил с собой.

Смерть Кубари была с грустью принята как в Германии, так и в Польше. Редактор его работ Й. Д. Е. Шмельтц, питавший к поляку дружеские чувства, прощаясь в некрологе с «известным всей этнографии прославленным исследователем», писал, что ученый «обладал даром души, позволившим сблизиться с островитянами, завоевать их доверие и проникнуть в сокровеннейшие тайны их жизни…»

В Польше о нем написал Людвик Кшивицки: «Скончался исследователь, о котором, возможно, кое-что известно в нашей стране, но я сомневаюсь в Фом, Что у нас понимают всю ценность его изысканий. Этот этнограф имеет в научном мире громкое имя, хотя и не такое, какое заслужил…»

Около двух десятилетий спустя профессор К. Столыхва как бы продолжил эту мысль: «Со стыдом следует признать, что в нашей стране почти ничего не известно о знаменитом земляке, который хотя и писал главным образом на иностранном языке, но мыслил по-польски (о чем свидетельствует его манера писать по-немецки), считал себя поляком и мечтал о возвращении на родину. Кубари долгие годы ждал справедливой, по праву ему принадлежащей оценки его деятельности в Германии; в конце концов после смерти его оценили и даже начали собирать деньги на памятник знаменитому „немецкому“ ученому. Германия лишает нас не только земель, но и наших научных заслуг, присваивая ценнейшие явления нашей культуры, творцов нашей науки. Именно к таким творцам принадлежал Кубари. И случилось непоправимое — он был вынужден работать и творить среди чужих, потому-то его имя присваивает чужая культура»