Люди Большой Земли - [8]

Здесь — в оторванности, в тундровой первобытности — возможности для злоупотреблений неисчислимы. Только на подборе людей построена работа фактории и кооперации. Агент Канев — зырянин, постоянный обитатель тундры, член партии. Его деятельность за два года не вызывает опасении, а вот с прежним агентом дело кончилось не ладно.

Случается, что ненец не имеет пушнины, тогда с фактории дают продукты под будущую сдачу. Потому у некоторых задолженность.

— За тобой от прошлого года сто двадцать рублей, — говорит Канев.

— Так, так, — подтверждает ненец.

— Вот чудак! — смеется агент. — Я пошутил. Тридцать рублей.

— Ну, ну… — соглашается ненец.

По числу едоков сдатчик получает сахар, чай, крупу, ржаные сухари, белые сушки. Бедняку за каждого песца премия — сто грамм чая. Ненцы любят чай душистый и крепкий. В лавке покупают мануфактуру, галантерею, кожу. В лавку ненец приходит с женой. Выбор принадлежит ей. Только ружье, нож, пояс покупает сам хозяин.

В этом году «богатый урожай» песцов. Запасы госторговских грузов растаяли в первые недели. А самоеды все несли пушнину — ценнейшее произведение тундры (песцы — чистая валюта).

Канев чуть ни ежедневно отправлял радио в Тельвысочную, в Архангельск: «Шлите дополнительные грузы, план выполняю с превышением».

3 Сухой олень

Зимой в московской печати появилось странное сообщение с о. Вайгача: «Сегодня к нам прибыл на велосипеде турист вокруг света Травин. Отсюда будет держать путь на Новую Землю, Ямал. Настроение бодрое».

Читатель был в крайнем недоумении. В Арктике? На велосипеде! Диким представлялось, чтобы человек мог пробираться много севернее полярного круга — во льдах, в метелях, в полном безлюдьи да еще… в одиночку и на велосипеде!

Вайгач лежит под Новой Землю, образуя с ней Карские ворота. Как и все побережье Ледовитого океана, от устья Печоры до Ямала, зимою остров необитаем.

Здесь дуют жесточайшие, затяжные норды. Норд с легкостью танка выворачивает железные фермы радиомачт — тогда радисты-подвижники объявляют тяжелый аврал — он подхватывает и кружит неосторожного человека, как клок шерсти с оленя. От жилого дома до радиорубки — три десятка шагов — добираться на вахту надо ползком, глубоко всаживая в снег кинжальный нож и удерживаясь за рукоять, иначе сорвет с земли и унесет в метель, в полярную ночь.

И вот, когда и в Москве ртуть падала за двадцать пять ниже нуля, с Вайгача сенсация: через тысячекилометровую безлюдность к 70° пришел человек на велосипеде!

У Юшара, в становище Хабарове, я встретил молодого человека пышного здоровья — Глеба Леонтьевича Травина. Это был тот самый турист вокруг света — русский, из Пскова — который на велосипеде шел по арктическому маршруту.

* * *

Это было на исходе зимы. Шесть суток дул резкий нордовый ветер, ступишь с крыльца — отнесет метров на десять.

В этот день пекарь Антон Иванович замесил тесто, помыл руки и только что присел к миске со щами, когда в пекарню влетел сторож Павел.

— Русак какой-то пришел! — растерянно закричал ненец.

В дверях показался крупного сложения человек без шапки, с длинными волосами, в странной одежде, похожей на водолазный костюм, сшитый из старого оленьего совика.

— Какой сегодня день? — спросил вошедший и, как мешок с отрубями, опустился на скамью.

Зайцев метнулся на печку к календарю.

— Тридцатое.

— По моему расчету третье.

Пекарь опять к календарю, сорвал с гвоздем.

— Точно: тридцатое.

Опадающие на плечи и обтянутые лакированным ремешком смерзшиеся волосы странного гостя начали оттаивать.

— Кто вы будете? — спросил, наконец, пекарь, оправившись от первого изумления.

— Я — Травин, путешественник вокруг света на велосипеде.

— На велосипеде?!

— Помогите снять одежду, — не отвечая, попросил Травин.. — Сейчас я с Печоры, переход ужасный, заблудился… Чувствую, отморозил ноги…

Костюм разрезали сухарным ножом, ноги спустили в ледяную воду; пальцы действительно оказались обморожены.

— На велосипеде!!! — не мог притти в себя пекарь.

— Внесите, пожалуйста, его, он у сеней, — обратился Травин.

Гостя уложили в постель, и в ту же минуту безмятежно, словно новорожденный, он заснул.

Ночь. За стенами посвистывает стихающий ветер. Травин промычал во сне, полуоткрыл глаза на лампу, на бодрствовавшего пекаря. Травин сказал слово, и началась у них бессонница.

Около трех лет назад выехал он на велосипеде из Пскова на Ленинград, Вятку, Владивосток, Камчатку, через Японию южной полосою вдоль Китайской границы на Монголию, по Сибири, Туркестану на Каспий, Кавказ, в Крым, Украину, Белоруссию, Карелию, Лапландию, оттуда на Архангельск, Пинегу, Вайгач и теперь в Хабарово.

— Вот какие дела! — потирал руки обрадованный появлением человека пекарь.

Велосипедист развернул тетрадь с сотнями регистрационных печатей, подтверждающих путь следования — цветастые огромные печати ЦИК’ов Нацреспублик, скромные — окружных и волостных исполкомов, иероглифическая надпись японцев в Хакодате.

— Метели, туманы… — рассказывал Травин про поход с Печоры. — Продвигался не более пятнадцати километров в сутки. Пришлось выйти на лед и двигаться вблизи берега по компасу. У острова Песякова ушел на сорок километров в океан… Начала падать шерсть с одежды. Зароешься в снег, а она вмерзает клочьями. Перчатки обопрели, лепты свалялись, чувствую — мерзнут ноги. По льду ехать бы удобно, но все время метели, — ноги начали сдавать.