С русским учителем у Норы вышло очень курьезное приключение.
Нора очень плохо объяснялась по-русски. Терпимов, уже несколько привыкший и ориентировавшийся в классе выпускных, вызвал как-то Нору к доске и задал ей классное сочинение на тему: «Человек как перл творения».
Нора долго стояла и думала у доски… Наконец смело взяла мелок и написала следующее:
«Животность человека дольше продолжается, нежели животность зверей, птиц, рыб, комарей и прочих гадостей».
Не успела она поставить точку, как весь класс дружно прыснул со смеху. Терпимов поднял глаза на доску и тоже рассмеялся, прикрывая рот рукой и мучительно краснея.
— Mademoiselle Запольская, — произнес он, немного успокоившись, — исправьте неточности в выражении mademoiselle Трахтенберг.
Краснушка злобно торжествовала, радуясь унижению врага. Она гордо вышла к доске и, зачеркнув фразу Норы, написала внизу: «Жизнь человека продолжается дольше жизни зверей, птиц, рыб, комаров и прочих насекомых».
— Ах, если б это было по-французски, я бы сумела написать, — заметила Нора с искренним сожалением о своем невежестве. На торжествующую Краснушку она даже и не взглянула.
Терпимов, несмотря на свою природную застенчивость, привыкал к классу с каждым уроком все больше и больше. Он преспокойно уже наставил ученицам несколько шестерок за неудачные ответы, ни на йоту не повышая при этом голоса и ничем не выражая своего беспокойства. Он был далеко не тем незначительным, добрым и безобидным существом, каким мы его сочли в день его поступления к нам. Прозвище Дон-Кихота теперь мало подходило к нему, и мы не долго думая переименовали его в Гадюку.
Действительно, Терпимов отчасти и оправдывал это название.
Он был хитер, лукав, пронырлив и до крайности застенчив при всем этом. Открытого натиска со стороны преподавателя институтки никогда не боялись. Напротив, дядю Гри-Гри мы особенно ценили за то, что он делал сбавки, прибавки под «злую руку», «с плеча», как говорится. Приготовив у него урок, воспитанница могла смело рассчитывать, что старое забудется и она получит желанную прибавку.
Терпимов не то. Начать с того, что он по входе в класс незаметно из-под руки, прикрывавшей его подслеповатые глаза, оглядывал с добрых пять минут девочек и, надо отдать ему справедливость, проявлял при этом удивительное чутье, так как сразу угадывал, кто не знает урока, и вызывал незнающих в первую же голову. Девочки, разумеется, попадались и получали единицы. Потом, к концу урока, поставив достаточное количество плохих отметок, Терпимов, как бы желая загладить впечатление, вызывал лучших учениц, дававших бойкие ответы. Особенно благоволил он к Крошке, обожавшей его и сумевшей подделаться под его требования.
— Вот это простота! Это гармония! — говорил, слушая ее декламацию, учитель, и Крошка рдела как пион от удовольствия.
Меня он терпеть не мог, несмотря на то что я училась у него не хуже, чем у других преподавателей.
— Это он тебе за Чуловского вымещает, — поясняла мне Маруся. — Он терпеть не может Чуловского и злится за все, что его напоминает: ты, Людочка, читаешь так, как учил Чуловский.
Не знаю, за то ли ненавидел меня Терпимов или за другое, но больше 10 баллов, несмотря на отличный ответ, он мне не ставил никогда.
Был понедельник. После вчерашнего праздника не успевшие еще очнуться институтки, думавшие больше о воскресном посещении родных, нежели об уроке русской словесности, слушали вяло и отвечали свои уроки неудачно. Терпимов злился, но тщательно скрывал это, по своему обыкновению.
— Mademoiselle Дергунова, — произнес наконец его неприятный фальцет, — потрудитесь ответить заданное.
Кира обомлела. Она перед самым уроком дождалась Терпимова в коридоре и попросила его не вызывать ее сегодня, так как вчера у нее не было времени приготовить заданное.
Он только молча поклонился в ответ, что она и приняла за знак согласия с его стороны.
И вдруг такая измена! Такая подлая, предательская измена! О, это было уже слишком! Кира встала со своего места и пролепетала заикаясь:
— Monsieur Терпимов… вы не поняли меня… я просила…
Но он отлично ее понял, бедную Киру, потому что предательская усмешечка играла в уголках его тонкого рта.
— Mademoiselle Дергунова, потрудитесь ответить заданное! — самым сладеньким голоском и густо краснея при этом, повторил учитель.
Бедная Кира встала вне себя от волнения.
— Ничего, Кирунька, вывезем, — зашептала ей ее соседка Маня Иванова и, уткнувшись в книгу (она сама не знала ни слова из урока), стала усиленно подсказывать Дергуновой.
Маня считалась отличной «суфлершей». Она умела подсказывать урок не разжимая рта и не шевеля губами, смотря при этом самым невинным образом прямо в лицо учителя. Но на этот раз ни Кире, ни ей не повезло.
— Госпожа Иванова, — произнес Терпимов, — вы желаете также блеснуть своими познаниями? Пожалуйте-с в таком случае на середину класса и вы, госпожа Дергунова, также-с!
Названные девочки вышли и встали перед кафедрой, обе багрово-красные от смущения и стыда.
Разумеется, ни та, ни другая не знали урока, и, разумеется, обе соседки дружно получили по жирному колу в журнальной клеточке.
