Любящее сердце - [22]

Она послушно шла туда, куда он вел ее. Очень трудно противостоять чему-то, когда совсем не понимаешь, почему надлежит упорствовать. В саду, освещенном фонарями, находилось немало гуляющей публики. На одной из кованых чугунных скамеек сидела молодая пара. Граф повел ее к противоположному концу скамьи.

– Что-то есть особенное в английских садах, – сказал он, – не поддающееся описанию. В Италии краски ярче, цветы крупнее, веселее, в Швейцарии – изысканнее, но таких, как в Англии, нигде нет.

– Вы ведь не по собственному выбору оставались за границей так долго? – спросила она, понимая, что проявляет неуместную настойчивость, и отчасти боясь, что он ответит на ее незаданный вопрос.

– Напротив, по собственному желанию, – улыбаясь, ответил граф. – Я вернулся, как только исчез повод находиться вне дома.

– Понимаю, – ответила она, сосредоточенно изучая узор теней от листвы на дорожке.

– В самом деле? – Граф рассмеялся негромко. – Как я догадываюсь, ваши близкие не стали нагружать девичьи уши леденящими подробностями, но создали мой портрет, используя в основном мрачные тона, – портрет отступника и изгнанника. Я прав?

Дженнифер готова была сгореть со стыда. Конечно, он прав. Но она чувствовала себя глупой и вульгарной. Ей казалось, будто ее застигли роющейся в его вещах, или читающей его письма, или делающей еще что-то более постыдное.

– Ваша жизнь меня не касается, милорд, – сконфуженно ответила она. Он вновь рассмеялся.

– Но ведь вас настроили против меня. Ваша тетя и отец будут бранить вас за то, что вы пообещали мне этот танец. Еще больше их разозлит наша небольшая прогулка. Керзи тоже будет злиться, не так ли? У вас будут серьезные проблемы, если вы не внемлете их советам.

Он произнес вслух то, о чем она думала. Ей следовало бы согласиться с ним, сказав, что да, ей приятно его общество, однако она и в самом деле не должна ни разговаривать с ним, ни танцевать больше. Но самолюбие ее было уязвлено. Его слова прозвучали так, будто были обращены не к женщине двадцати лет, а к неразумному ребенку. Так, словно ей нельзя было доверять, словно она не могла действовать по своему усмотрению. Он совершил что-то ужасное, но у каждого человека должен быть шанс, чтобы измениться. А она достаточно взрослая для того, чтобы самой принимать решения, а не слепо подчиняться запретам, ограничивающим ее свободу и выбор.

– Мне двадцать лет, милорд, – гордо сказала она. – Нет ничего неприличного в том, чтобы я танцевала с вами или даже прогуливалась в тихом месте.

Хотя про себя она думала, что другие с ней не согласятся. Тетя Агата и Лайонел, например.

– Вы добрая.

Граф легко коснулся ее руки.

Дженнифер заметила, что у него длинные тонкие пальцы, но рука казалась сильной. Она поборола инстинктивное желание отдернуть руку. Зачем представлять себя забитым существом?

– Вы когда-нибудь завидовали кому-то так, чтобы испытывать почти физическую боль?

– Нет, – подумав, ответила она. – Иногда я завидую чьей-то внешности или умению себя вести, но не слишком сильно. Я вполне довольна собой и жизнью.

Она не кривила душой. Тем более что ее счастье вот-вот будет полным. Осталось несколько недель, в течение которых ей предстоит получше узнать Лайонела. А потом будет свадьба. А дальше – вместе до конца дней. Но тут Дженнифер почувствовала неожиданную тревогу. Жизнь не может состоять из одних радостей. Не может пройти без сучка и задоринки…

– Ну что ж, – сказал граф, – а я знаю, что такое черная зависть. Я завидую Керзи сильнее, чем кому бы то ни было до него.

– Нет, – быстро сказала она и подняла вверх глаза. Скорее одними губами, чем голосом, она произнесла:

– Нет, это абсурд.

– Так ли? – спросил он и сжал ее руку.

Но тут Дженнифер допустила ошибку. Вырвав руку и резко повернув голову, она оказалась лицом к лицу с графом Торнхиллом. И посмотрела ему в глаза. И помедлила. И заметила что-то нежное и щемящее в его глазах, что-то похожее на боль.

Он поцеловал ее.

Едва коснувшись губами ее губ. Он не держал ее. Легче легкого было бы убежать. Но она стояла неподвижно, завороженная новым чувством. Впервые мужские губы коснулись ее губ. Чуть раздвинутые. Теплые. Слегка влажные.

Но весь ужас был в том, что мужчина, поцеловавший ее, был не Лайонел!

Им оказался граф Торнхилл.

И она не остановила его и даже не отвернула головы.

И не ударила его по лицу.

– Пойдемте, – тихо сказал граф. – Танец, должно быть, подходит к концу. Я провожу вас в зал.

Дженни взяла его под руку и пошла рядом с ним с таким видом, будто ничего не произошло. Она не возмущалась и не упрекала его. Он же не стал ни оправдываться, ни извиняться. Так, словно поцелуй был равноценной заменой танцу.

Может, так оно и было. Может, она была еще наивнее, чем думала о себе.

Но нет, поцелуй – это то, что происходит между мужчиной и женщиной, когда они намерены пожениться.

Она собиралась замуж за лорда Керзи. Она так ждала, когда ее поцелует впервые в жизни тот единственный мужчина, которому надлежит сделать это, и вообще – единственный, кому можно ее целовать.

И теперь все было разрушено.

Граф очень хорошо все рассчитал. Музыка как раз затихала, когда он подвел ее к стеклянным дверям веранды, а затем к тете Агате. Он поклонился и ушел, а Дженнифер осталась стоять, чувствуя себя падшей женщиной, словно все только и смотрели в ее сторону, зная, что произошло.