Любви все звания покорны. Военно-полевые романы - [94]

А вот, что поведал Ф. Чуеву Главный маршал авиации А. Е. Голованов: «Когда мы прибыли из Сталинграда, нас принял Сталин, это после завершения операции “Кольцо”, всех поздравил, пожал руку каждому из командующих, а Рокоссовского обнял и сказал: “Спасибо, Константин Константинович!” Я не слышал, чтобы Верховный называл кого-то по имени и отчеству, кроме Б. М. Шапошникова, однако после Сталинградской битвы Рокоссовский был вторым человеком, которого И. В. Сталин стал называть по имени и отчеству. Это все сразу заметили. И ни у кого тогда не было сомнения, кто самый главный герой – полководец Сталинграда…»

К слову, командующий войсками Донского фронта генерал Рокоссовский, осуществляя операцию по ликвидации окруженной группировки противника под кодовым наименованием «Кольцо» (10 января – 2 февраля 1943 года), сумел рассечь вражескую группировку на две части. Уже 31 января была разгромлена южная группировка войск 6-й армии Ф. Паулюса, а 2 февраля капитулировала северная. Но прежде всего успеху операции способствовало полководческое мастерство самого Рокоссовского.

Именно Рокоссовский был уверен, что на Курской дуге решится исход кампании 1943 года. Тогда как другие предлагали там нанести упреждающий удар по противнику.

Это несколько колебало уверенность Сталина как Верховного в принятом им уже решении вести оборонительные действия.

«Прошел май. Опять всплыли разговоры об упреждающем ударе с нашей стороны. Рокоссовский переживал, как бы в Ставке не приняли такое решение. Соотношение сил было примерно ровным, и преимущество будет на стороне обороны. Наступающий должен иметь значительное превосходство в силах и особенно в средствах. Организованная оборона давала твердую уверенность Рокоссовскому, что он разгромит противника, а возможное наше наступление наводило на размышления. Тем более что Рокоссовский принадлежал к числу тех полководцев, которые планировали операции с минимальными потерями. Однако Ватутин по-прежнему был уверен в успехе предполагаемого упреждающего удара…

В конце июня разведка донесла, что противник начнет наступление второго июля. Но ни второго, ни третьего, ни четвертого июля ничего не произошло. Напряжение росло» (Феликс Чуев).

«В ночь на пятое июля я был на докладе у Сталина на даче, – пишет Голованов. – Он был один. Выслушав мой доклад и подписав представленные бумаги, Верховный сразу заговорил о Рокоссовском. Он довольно подробно вспомнил деятельность Константина Константиновича под Москвой и под Сталинградом, особенно подчеркнув его самостоятельность и твердость в принятии своих решений, уверенность в правильности, а главное – обоснованность вносимых им предложений, которые всегда себя оправдывали, и наконец Сталин заговорил о создавшемся сейчас положении на Центральном и Воронежском фронтах. Рассказал о разговоре с Рокоссовским, где на вопрос, сможет ли он сейчас наступать, последний ответил, что для наступления, имея в виду соотношение сил, ему нужны дополнительные силы и средства, чтобы гарантировать успех, и настаивая на том, что немцы обязательно начнут наступление, что они не выдержат долго, ибо перевозочных средств у них сейчас еле хватает лишь на то, чтобы выполнить текущие расходы войны и подвозить продовольствие для войск, и что противник не в состоянии находиться в таком положении длительное время. И наконец не то вопросом, не то с каким-то сожалением Сталин сказал:

– Неужели Рокоссовский ошибается?.. – Немного помолчав, Верховный сказал: – У него там сейчас Жуков.

Из этой реплики мне стало ясно, с какой задачей находится Георгий Константинович у Рокоссовского. Было уже утро, когда я собирался попросить разрешения уйти, но раздавшийся телефонный звонок остановил меня. Не торопясь, Сталин поднял трубку ВЧ. Звонил Рокоссовский. Радостным голосом он доложил:

– Товарищ Сталин! Немцы начали наступление!

– А чему вы радуетесь? – спросил несколько удивленно Верховный.

– Теперь победа будет за нами, товарищ Сталин! – ответил Константин Константинович.

Разговор был окончен.

– А все-таки Рокоссовский опять оказался прав, – как бы для себя сказал Сталин».

В 1944 году в Ставке обсуждались разные варианты проведения Белорусской операции. Командующий 1-м Белорусским фронтом генерал армии Рокоссовский предлагал, как всегда, самый необычный вариант: нанести одновременно два главных удара. Маршал Жуков и Генеральный штаб выступили категорически против такого предложения. Более того, их поддержал сам Верховный. Ведь считалось абсолютно правильным нанесение всего лишь одного главного удара при прорыве хорошо подготовленной обороны противника, остальные же должны были нести вспомогательный характер, скрывая истинное направление нанесения главного удара.

Противники Рокоссовского настаивали на ударе с плацдарма на Днепре в районе Рогачева.

Рокоссовский вспоминал: «Окончательно план наступления отрабатывался в Ставке 22 и 23 мая. Наши соображения о наступлении войск левого крыла фронта на Люблинском направлении были одобрены, а вот решение о двух ударах на правом крыле подвергались критике. Верховный Главнокомандующий и его заместители настаивали на том, чтобы нанести один главный удар – с плацдарма на Днепре (район Рогачева), находившегося в руках 3-й армии.