Любви все возрасты покорны - [2]

С младых ногтей старый Моисей внушал им, что мужчина должен быть сильным и душой, и телом. Размазывать сопли и слезы, жаловаться и ябедничать — позор! И два крошечных будущих мужчины учились переносить синяки и шишки, глотая слезы, но без рева.

Дед Моисей обладал даром предвидения и был экстрасенсом. Он умел с одного взгляда увидеть в человеке его суть. Мой Шурик этому так и не научился, — с улыбкой заметила она, — а вот Стасу этот дар передался с генами по наследству.

Дед предсказал еще в те времена крушение коммунистической идеи. А когда Стас подрос, стал давать внуку уроки ведения бизнеса, будучи совершенно уверенным, что его внучек станет жить при капитализме.

А еще дед говорил мальчишкам, что жена у мужчины должна быть одна и на всю жизнь. Женщину должно оберегать не только от тяжелой работы, но и от лишних волнений. Он говорил, что мужчина должен как коршун парить над своим гнездом, закрывая жену и детей своими мощными крыльями. И всегда держать клюв и когти наготове от недругов.

Отец Стаса был страстным рыболовом и охотником. Он очень рано стал брать сына с собой. Несмотря на протесты Елизаветы Романовны, его жены, Георгий Моисеевич таскал Стаса с собой буквально в рюкзаке, когда ему еще трудно было преодолевать большие расстояния. Так что воспитание нашего героя было самым спартанским.

В первый раз вчетвером мы встретились в Доме Культуры, — продолжила Люсьена. — Тетя Лиза, мама Стасика, была пианисткой и работала там аккомпаниатором и культработником. Когда в ДК открылся кружок бальных танцев, она привела туда сына. Понятно, что Шурик автоматически оказался здесь же. Нас с Иринкой привели наши мамы. Стаса поставили в пару с Ирой, а меня с Шурой. Так состоялось наше знакомство.

А через год мы все пошли в один первый класс. Родители Стаса рассказывали, что буквально через неделю после начала занятий в танцевальном кружке, их шестилетний сын заявил, что они с Ирой женятся. Все посмеялись и забыли.

Смех смехом, но с тех пор Ира со Стасом не расставались никогда. Если мы с Шурой то дружили, то ссорились, влюблялись в других и снова мирились. Прошли много преград, прежде, чем решили пожениться, то для Стаса с этого времени существовала только одна девчонка на свете — Ирочка.

Танцевали мы с нашими мальчишками до пятого класса. Потом они увлеклись спортом, занимались в спортшколе боксом, борьбой и еще бог знает чем. А мы танцевали с другими партнерами до выпускных экзаменов. Стас, особенно в старших классах, был очень недоволен, что Ира не хочет бросить танцы, и ревновал ее ко всем партнерам.

Мы проучились вместе десять лет. К девятому классу наши мальчишки стали едва ли не самыми популярными парнями в нашем городе. Оба высокие, спортивные. Играли на гитаре, пели в вокально-инструментальном ансамбле. А Стас еще и прекрасно играл на фортепиано, благодаря маме, и сочинял свои песни. Учились мы все хорошо. Стас шел на золотую медаль и мечтал поступить в Институт Международных Отношений. Он обладал редкими способностями к языкам.

Бабы Софочки к тому времени уже не стало, а дед Моисей оказался долгожителем. Он был еще довольно бодрым и разговаривал с внуком, да и с моим Шурой только на иврите. Стаса научил даже читать и писать на этом языке.

И вдруг, гром среди ясного неба! За месяц до выпускных экзаменов я застаю свою подругу в слезах. Ира сообщила мне, что беременна. Знаешь, Лена, это были не нынешние времена. Такое, конечно, случалось и тогда, но очень редко. Беременная школьница — это скандал!

— Стас знает? — спросила я.

— Да, — ответила Ира.

— И что? — спрашиваю.

— Говорит — не бойся, я с тобой. Мы поженимся, и все будет хорошо.

— Да кто вам позволит? Ему в сентябре только семнадцать лет исполнится, — воскликнула я.

Ира плакала, я не знала, что сказать и тоже хлюпала носом. Мама меня убьет, без конца повторяла подруга.

Ирина мать, тетя Оля, очень поощряла дружбу дочери с сыном первого секретаря райкома партии, коим был в то время Георгий Моисеевич. Она мечтала породниться с Оболенскими и постоянно твердила Ире, чтобы та была неприступной. Не дай бог согрешишь, он тебя сразу бросит, — говорила она. Беспокоилась она потому, что Ира со Стасом не скрывали своей любви. Целовались они везде — на улице, дома, в кинотеатре, даже на школьных переменах. Родителей, по этому поводу, в школу вызывали. Но Стас был упрям до беспредела. Он хотел так делать, и он это делал. И никто ему был не указ. Всеми доступными ему средствами, с ранней юности Стас отстаивал свою независимость.

Несмотря, на принятое в семье Оболенских безусловное уважение и почитание женщины, сложные и судьбоносные решения всегда принимал мужчина. Когда решение было принято, говорилась, я бы так сказала, фамильная заключительная фраза: "Все! Я сказал!". После этих слов возражения не принимались и даже не выслушивались. Так говорил дед Моисей, так говорил дядя Георгий, так говорит Стас и так же говорит его сын Юра.

Узнав о беременности дочери, тетя Оля категорически настаивала на аборте. Родители Стаса предложили, чтобы ребята зарегистрировались, Ира с ребенком жила в семье Оболенских, а Стас ехал в Москву и поступал, как мечтал в МГИМО.