Любви покорны все буквально возраста - [10]

К нашему порогу принесло

Это семя, полное отравы,

Это богомерзкое письмо!..

Кто-то позлословил – ну и ладно,

Мнение толпы для нас пустяк!..

Ангел мой, Наталья Николавна,

Ну скажи, что все это не так!..

Ах, видать, недобрыми ветрами

К нашему порогу принесло

Это семя, полное отравы,

Это окаянное письмо!..

Голова гудит как наковальня,

Не дает забыться и уснуть!..

Ангел мой, Наталья Николавна,

Не молчи, скажи хоть что-нибудь!

Дуэль

Итак, оглашены

Условия дуэли,

И приговор судьбы

Вершится без помех…

А Пушкин – точно он

Забыл о страшном деле —

Рассеянно молчит

И щурится на снег…

Куда ж они глядят,

Те жалкие разини,

Кому – по их словам —

Он был дороже всех, —

Пока он тут стоит,

Один во всей России,

Рассеянно молчит

И щурится на снег…

Мучительнее нет

На свете наказанья,

Чем видеть эту смерть

Как боль свою и грех…

Он и теперь стоит

У нас перед глазами,

Рассеянно молчит

И щурится на снег…

Пока еще он жив,

Пока еще он дышит —

Окликните его,

Пусть даже через век!..

Но будто за стеклом —

Он окликов не слышит,

Рассеянно молчит

И щурится на снег…

Дантес

Он был красив как сто чертей,

Имел любовниц всех мастей,

Любил животных и детей

И был со всеми мил…

Да полно, так ли уж права

Была жестокая молва,

Швырнув во след ему слова:

«Он Пушкина убил!»

Он навсегда покинул свет,

И табаком засыпал след,

И даже плащ сменил на плед,

Чтоб мир о нем забыл…

Но где б он ни был – тут и там

При нем стихал ребячий гам

И дети спрашивали: «Мам,

Он Пушкина убил?»

Как говорится, все течет,

Любая память есть почет,

И потому – на кой нам черт

Гадать, каким он был?..

Да нам плевать, каким он был,

Какую музыку любил,

Какого сорта кофий пил, —

Он Пушкина убил!

1977

Баллада о труде, или Памяти графомана

Скончался скромный человек

Без имени и отчества,

Клиент прилежнейший аптек

И рыцарь стихотворчества.

Он от своих булыжных строк

Желал добиться легкости.

Была бы смерть задаче впрок —

И он бы тут же лег костьми.

Хоть для камней имел Сизиф

Здоровье не железное.

Он все ж мечтал сложить из них.

Большое и полезное.

Он шел на бой, он шел на риск,

Он – с животом надорванным —

Не предъявлял народу иск,

Что не отмечен орденом.

Он свято веровал в добро

И вряд ли бредил славою,

Когда пудовое перо

Водил рукою слабою.

Он все редакции в Москве

Стихами отоваривал,

Он приносил стихи в мешке

И с грохотом вываливал.

Валялись рифмы по столам,

Но с примесью гарнирною —

С гранитной пылью пополам

И с крошкою гранитною.

В тот день, когда его мослы

Отправили на кладбище,

Все редколлегии Москвы

Ходили, лбы разгладивши.

Но труд – хоть был он и не впрок!

Видать, нуждался в отзвуке —

И пять его легчайших строк

Витать остались в воздухе…

Поэт был нищ и безымян

И жил, как пес на паперти,

Но пять пылинок, пять семян

Оставил в нашей памяти.

Пусть вентилятор месит пыль,

Пусть трет ее о лопасти —

Была мечта, а стала быль:

Поэт добился легкости!

Истерты в прах сто тысяч тонн

Отменного булыжника.

Но век услышал слабый стон

Бесславного подвижника.

Почил великий аноним,

Трудившийся до одури…

…Снимите шляпы перед ним,

Талантливые лодыри!..

1988

Из Аннаберды Агабаева

Мечети Каира

Я стер ботинки чуть ли не до дыр,

Знакомясь с заповедниками мира.

Есть города почтеннее Каира,

Но мне хотелось именно в Каир.

Ревниво сознавая мой престиж,

Друзья меня заранее корили:

«Мечети – вот что главное в Каире!

Забудешь… не успеешь… проглядишь…»

Не думая о сроках и делах,

Я размышлял о том, как на рассвете

Увижу знаменитые мечети

В надвинутых на брови куполах.

Судьба меня и впрямь не подвела.

Я чувствовал себя в ночном Каире,

Как вор в давно изученной квартире,

Я знал, где город прячет купола.

Вчерашняя ребяческая блажь

Сегодня обернулась делом чести.

И вот передо мной взошли мечети,

Неясные, как утренний мираж.

Они стояли в несколько рядов —

Точь-в-точь отряд дозора на развилке.

А как, должно быть, взмокли их затылки

Под шлемами тяжелых куполов!..

Окрестный воздух горек был и сух,

В нем пыль былых веков еще витала,

И возгласы умершего металла

Нет-нет да вдруг покалывали слух.

Я отдал дань минувшим временам.

Потрогал пыль. Взгрустнул о средней школе…

Но мой унылый взгляд помимо воли

Уже давно косил по сторонам.

Меж тем над переулком плыл рассвет,

И я, дыханьем города овеян,

Внимал возне разбуженных кофеен

И слушал аппетитный хруст газет.

Каир – как антикварный магазин,

Он удивлял меня ежеминутно.

Здесь было все. Чадра и мини-юбка.

Стекло и глина. Мускус и бензин.

Здесь двигались верблюды и авто

В одной и той же уличной орбите.

Здесь бронзовые серьги Нефертити

Соперничали с клипсами Бардо.

Здесь дервиши в засаленном белье,

Желая разгадать «гримасы жизни»,

Опасливо натягивали джинсы

В примерочных кабинах ателье.

Здесь вечером и утром – до зари —

Озябший тенор сонного имама

Тревожил мир из звездного тумана,

Как позывные спутника Земли.

И дальними огнями осиян,

Взрывая тьму, разгневан и напорист,

Как джиннами набитый скорый поезд,

Здесь грохотал незримый Асуан.

Каир! О, передать ли мой восторг

От этого потока – нет, потопа! —

Где сыпала жаргонами Европа

И грамотно витийствовал Восток!..

Зажав «путеводитель» в рукаве,

Я плыл, влекомый уличной волною,

Покамест не возник передо мною

Прохладный грот случайного кафе.

Гостеприимный тот полуподвал

Располагал клиентами в излишке,

Но сладкую минуту передышки

Он мне великодушно даровал.