Любви подвластно все - [35]

Ох как же она могла об этом забыть? Совсем потеряла голову – вот в чем причина! «Обязывает» – это все равно что «приковывает цепью», которая, похоже, обмоталась вдруг вокруг ее сердца и сдавливает его, не давая дышать…

Неужели судьба и впрямь приковала Лайона к герцогской дочке и к жизни, в точности такой, как у его отца? Что ж, возможно, его будущее было предопределено с момента рождения – словно он, Лайон, был чеканной монетой. И не существовало закона, который гласил бы, что любовь сможет пересилить чувство долга. С другой же стороны, не было и такого, в котором говорилось бы, что не может.

– Какая дурацкая газета! – воскликнула Оливия с таким жаром, что Женевьева и Йан даже вздрогнули. А она, не сказав больше ни слова, вылезла из-за стола и вышла из комнаты, не замечая ничего вокруг.

Лайон ждал, прислонившись спиной к стволу раздвоенного вяза. Сердце же его бешено колотилось в груди, так что было даже удивительно, что не шуршал сверток с перчатками, который он сунул во внутренний карман сюртука. Никогда еще он не делал подарков женщинам – за исключением матери, – и сейчас этот подарок казался ему безупречным… и одновременно прискорбно недостаточным, потому что больше всего на свете он хотел положить к ногам Оливии весь мир.

Наконец она появилась, и в тот же миг ему почудилось, что весь окружающий мир вспыхнул и засиял яркими красками. Он выступил вперед, чтобы приветствовать Оливию и насладиться светом, который всегда излучало ее лицо.

Но она прошла мимо, будто он был деревом. Или невидимкой.

Ну вот… Что-то явно пошло не так.

Он догнал ее и потянулся за корзиной. Она резко отдернула руку, даже не взглянув на него. И он сразу понял: действительно случилось что-то ужасно неприятное.

– Оливия! – окликнул он ее.

Но девушка лишь ускорила шаг – словно его голос был писком комара, от которого она пыталась ускользнуть.

Лайон догнал ее и пошел с ней рядом.

– Оливия, сегодня я не смогу остаться. Мне необходимо отправиться в Лондон примерно на месяц. Я выезжаю завтра.

И тут она наконец-то остановилась и, повернувшись к нему, с недоверием на него посмотрела. Лицо ее сначала побледнело, затем щеки вдруг ярко вспыхнули, и она, поджав губы, развернулась столь стремительно, что юбки прямо-таки вихрем взметнулись. И она пошла дальше. Только теперь все быстрее и быстрее.

– Оливия, пожалуйста, поговорите со мной, – пробормотал Лайон, снова последовав за ней.

Но она не обращала на него внимания. Молча шагала, крепко стиснув зубы и вскинув подбородок. Лайон тяжко вздохнул. Впервые в жизни он понял значение слов «глубокая обида» и «крайнее возмущение».

– Оливия! Ради всего святого, постойте!

Она внезапно остановилась и, стремительно повернувшись к нему, отчеканила:

– Мне кажется, я уже говорила вам, что терпеть не могу, когда мне указывают, что делать.

Лайон уставился на нее в изумлении. Он совершенно не привык к тому, чтобы его отчитывали. Но по крайней мере она заговорила с ним…

– Извините меня, Оливия. Просто я… – Лайон в смущении умолк.

– Говорите же. Я вас слушаю.

– Я буду очень скучать без вас в Лондоне, – пробормотал Лайон, и эти его слова даже отдаленно не передавали того, что он на самом деле испытывал. Он сейчас чувствовал полную опустошенность и безысходное отчаяние.

Но Оливия ничуть не смягчилась.

– Тогда зачем же вы уезжаете в Лондон? – произнесла она тоном судьи.

– Чтобы представить кое-какие свои соображения членам клуба «Меркурий». Я уже говорил вам об этом. Это насчет паровых двигателей.

Пристально глядя на него, она спросила:

– А герцог Хексфорд тоже там будет?

Он с минуту помолчал, затем ответил:

– Да, конечно.

– И леди Арабелла, вероятно, тоже, не так ли?

Лайон вздохнул. Проклятье! Как же она… Ох, это все, наверное, газеты. Или, возможно, сплетни из Лондона каким-то образом просочились в дом Эверси.

– Но на заседаниях в клубе «Меркурий» ее, конечно же, не будет, – сказал Лайон и тут же понял, что не следовало это говорить. Очевидно, гордость или чувства Оливии были сильно задеты, так что поддразнивание – далеко не лучший способ исправить дело. Он поспешно добавил: – Видите ли, я не могу пропустить это заседание. Ведь оно было запланировано уже давно. У меня просто нет выбора, Лив.

Склонив голову к плечу, она посмотрела на него так, как будто он насекомое, пришпиленное булавкой к доске.

– Говорите, нет выбора? Значит, вам – какое несчастье! – придется кататься верхом вместе с леди Арабеллой и танцевать с ней на балах. И прогуливаться с ней. И разговаривать с ней на людях…

– Леди Арабелла не так уж много разговаривает, – перебил Лайон. – Она по большей части молча краснеет и иногда кивает, давая понять, что со всем соглашается.

– И она восхитительна, не так ли?

Он в задумчивости молчал. Оливия в гневе выглядела весьма впечатляюще… Глаза ее метали искры, щеки ярко пылали, и каждое ее слово было пропитано ядом. О, она была невероятно прекрасна, и ему очень хотелось сказать ей об этом. Но он подозревал, что в данный момент его слова будут неправильно поняты. Увы, она была смертельно оскорблена, и с этим приходилось считаться.

– Некоторые, возможно, с этим согласятся, – тихо сказал Лайон. – Но мне гораздо приятнее разговаривать с вами. Не важно, о чем. И не важно, когда именно. Я даже предпочитаю продолжать этот наш разговор, хотя вы, сверкая глазами, сжимаете кулаки и вот-вот топнете ногой.