Любви подвластно все - [33]

– Мистер Редмонд? Доброе утро! – воскликнул Постлуэйт и поклонился. – Что привело вас в мое скромное заведение?

– Доброе утро, мистер Постлуэйт. Я хочу купить белые лайковые перчатки, выставленные в вашей витрине. Те, что расшиты золотом, – добавил Лайон поспешно.

– Подарок прекрасной леди, мистер Редмонд? – с лукавой улыбкой осведомился мистер Постлуэйт.

Лайон ничего не ответил. Его нервы были напряжены до предела, и он хотел, чтобы общение с лавочником как можно быстрее закончилось.

Постлуэйт молча достал с витрины перчатки, а когда протянул их Лайону, над дверью снова звякнули колокольчики.

Лайон обернулся – и замер. В дверях стоял его брат Джонатан и таращился на него с таким же изумлением.

Несколько секунд царило тягостное молчание. Наконец Джонатан тихо проговорил:

– Я увидел твоего Бенедикта, привязанного снаружи, вот и зашел…

Лайон откашлялся… и вдруг понял, что не знает, как ответить на вопрос, написанный на лице брата. А Джонатан, кивнув на перчатки, так же тихо добавил:

– Не беспокойся, я никому ничего не скажу.

Лайон молча пожал плечами.

– Я сейчас же заверну для вас эти перчатки, мистер Редмонд, – осторожно вмешался хозяин лавки.

– Благодарю вас, – сухо ответил Лайон, все еще глядя в упор на брата.

– Скажите, мистер Редмонд-младший, – оживился лавочник, – а вы тоже что-то ищете?

– Благодарю вас, мистер Постлуэйт. Я всего лишь искал брата. Отец хочет немедленно переговорить с тобой, Лайон. Возможно – насчет Лондона…

Ей нравилось, как он говорил о своей семье. Нравилась теплота, появлявшаяся в его голосе, когда он упоминал о своей сестре Вайолет (примерно того же возраста, что и Оливия, она доставляла родным массу хлопот). И ее восхищала его горячая привязанность к брату Джонатану – тот был еще совсем зеленым юнцом, но очень походил на Лайона, поэтому можно было не сомневаться: со временем он разобьет немало женских сердец. Кроме того, она знала, что кличка коня Лайона Бенедикт, и знала, что Лайон, будучи мальчишкой, спас и вырастил птенчика-воробья. А его любимый цвет – синий, как ее и его глаза. И еще он три года подряд завоевывал главный приз Суссекса за меткую стрельбу, а также выиграл с полдюжины состязаний по фехтованию в школе. И он левша. Кроме имени Лайон, у него имелось еще два – Артур и Джеймс; Оливия узнала об этом, когда он однажды дал ей свой носовой платок, чтобы стереть каплю джема с губ. Она тогда погладила пальцами вышитые на платке инициалы – словно хотела запечатлеть их в сердце.

И еще она узнала, что он любил ячменные лепешки и очень крепкий кофе без сахара (такой же, как и она). И любил читать, расположившись в дальнем от камина кресле в гостиной, потому что оттуда можно было увидеть ковш Большой Медведицы в ясную ночь. Мальчишкой он как-то раз – случайно, конечно же, – отстрелил ступню у статуи Меркурия в отцовском саду. И он чуть ли не с детства постоянно читал и перечитывал Марка Аврелия, а иногда, по ее просьбе, читал некоторые отрывки из него, когда они гуляли. Знала она и любимую его цитату: «Примите то, к чему обязывает вас судьба, и любите людей, с которыми судьба вас сводит, но делайте это от всего сердца». Ох как ей нравилось это высказывание! «Любите людей, с которыми судьба вас сводит, но делайте это от всего сердца». И ей очень понравилась недолгая пауза, которая возникла после того, как он прочел ей эти строки: она-то знала, что он думал в этот момент о ней и хотел, чтобы она это узнала.

Он отличался острым умом и охотно пускался в споры, из которых по большей части выходил победителем, и это ей, как ни странно, тоже нравилось, хотя она и привыкла считать себя умнее многих, если не всех, а он, конечно же, не собирался уступать ей. Но тем не менее он искренне радовался, когда победительницей в споре выходила она.

И Оливия уже привыкла к тому, что каждая новая подробность, которую она узнавала о нем, была подобна сверкающей драгоценности, и ее, эту драгоценность, хотелось рассматривать со всех сторон, тщательно изучая каждую грань. И, конечно же, ей ужасно хотелось крепко обнять его, прижаться к нему, вдохнуть его запах… Иногда же, когда он рассказывал ей что-нибудь, у нее неожиданно перехватывало горло и она утрачивала дар речи из-за переизбытка внезапно нахлынувших чувств. И тогда он тоже умолкал. Оливия прекрасно знала: такое его молчание – знак признания, и если она сама сгорала от страсти, то можно было только вообразить, какое мощное пламя пожирало его. Ведь он, бесспорно, более сведущ в подобных делах, чем она.

Порой Оливия жалела, что Лайон джентльмен. Однако факт оставался фактом: этот мужчина не просто джентльмен, а благороднейший из них.

Подобные мысли и чувства приводили к тому, что большую часть времени ее слегка лихорадило, но это было чрезвычайно приятное недомогание.

– У тебя такой вид, будто ты еще не очнулась от сна, вызванного настойкой опиума, – сказал ей брат Йан как-то за завтраком; их родители давно уже вышли из-за стола, а Оливия, по ночам почти не смыкавшая глаз, в последнее время очень поздно спускалась к столу, поэтому обычно встречалась за завтраком с братьями – те частенько в это время только приходили в себя после проведенной за выпивкой ночи.