Любви хрустальный колокольчик - [6]

— Нет, я действительно беременна, врач подтвердил, срок — три месяца. Ты ведь знаешь, врачи всегда говорили, что у меня все в порядке!

От удивления я не нашлась, что сказать. Она с упреком посмотрела на меня:

— Ты за меня совсем не рада? Интересно почему? Тебе так можно было рожать, а как я собралась, ты уж и слов не находишь!

Хотелось возразить, что я-то рожала молодой и замужем, но благоразумно промолчала. Это все она и без меня знает.

— Нет, Лиля, я рада за тебя, очень рада, просто как-то все неожиданно. Но вот что хочу спросить: отец ребенка в курсе? Ты женщина храбрая, но одной растить ребенка трудно. Ты ему сказала?

Лилька слегка замялась и, к моему удивлению, покраснела, но улыбаться не перестала:

— Да, он знает. Очень рад. Наверно, теперь поженимся.

— О! В самом деле? Поздравляю! Вторая прекрасная новость. Но не тяните со свадьбой. Надеюсь, меня-то ты пригласишь? А кто он? Я его знаю? Подожди, подожди, помнится, ты не так давно была у кого-то на даче, это он?

Лилька отрицательно покачала головой, потом лукаво посмотрела на меня и выпалила:

— Это Павел!

— Как будто мне это что-то говорит. — Я улыбнулась, но она молчала. — Постой, не хочешь ли ты сказать… Нет, этого не может быть! Лилька! Ну что же ты молчишь? Какой Павел, мой? Мой Павел?!

— Да. Твой, твой, вернее, бывший твой. Что ты так подскочила, вы же давно разошлись. Он давно человек свободный, я тоже, почему бы и нет?

Я с ужасом смотрела на нее. Лилька говорила какие-то невозможные вещи. Где-то в области солнечного сплетения нарастало странное сосущее ощущение, похожее на тошноту. Может быть, именно об этом Павел и собирался поговорить? Но зачем, какой теперь прок от разговора? Я сделала неимоверное усилие над собой, сглотнула сухой ком в горле и спросила ровным голосом:

— Ну и что ты теперь будешь делать?

— Ну как что? Рожать, конечно! Ты же знаешь, как я хотела ребенка. Вот он и будет у меня, все равно кто — мальчик или девочка, кого Бог пошлет, лишь бы здоровенький, — затараторила Лилька, обрадованная тем, что я спокойно отреагировала на отцовство Павла. Она явно чувствовала, что самое тяжелое осталось позади. Мы еще немного поговорили о родах и грудных детях. И все-таки вопрос об участии Павла в этой непостижимой истории был мне не ясен, я подумала, что если уйду, ничего не выяснив, это будет малодушно. Собрав силы, спросила:

— Мне хотелось бы знать, как давно вы стали любовниками? Последние два года?

Это явно обидело Лильку.

— Почему же только два? Мы всегда ими были, если хочешь знать!

Я оторопела:

— То есть как это всегда? Не понимаю. А как же я? Я ведь была ему женой, а тебе подругой. Как же так можно?

— А что тут такого? Я ведь не ты, меня высокие материи не интересуют, беру что дают. Это для тебя он весь такой заоблачный и непостижимый, а для меня — просто красивый и щедрый мужик. Он мне всегда нравился, поэтому у меня с другими ничего путного не получалось, все о нем думала, — закончила она уже почти жалобно, глядя на меня как ребенок, который боится, что его накажут, но не считает себя виноватым.

— Бог с тобой! — С этим я и ушла.

* * *

Как доехала домой, не помню. Мне не было плохо, ничего не болело, но было пусто в сердце, холодное безразличие овладело мной. Записка на двери, оставленная для Павла, все так же белела за ручкой. Приходил он, не приходил? Догадался ли, что я все узнала о его связи с Лилькой? Плевать. Я сделала ванну с ароматическим маслом, выбрала пихтовое, оно тонизирует. Решила почитать Хмелевскую. Раньше ее книги всегда поднимали настроение, но только не сейчас. Ничего, никаких чувств в сердце, никаких мыслей в голове, только холод и пустота. Наутро ничего не изменилось. День тянулся за днем — однообразные, бесцветные, до удивления пустые: я ела, спала, работала, ходила в магазины, старалась занять себя каждую минуту. Я то ругала себя, чтобы расшевелить хоть немного, то выискивала причины для похвалы, чтобы поднять настроение, но ничего не помогало. Неужели же я так любила и до сих пор люблю Павла? Почему я тогда этого не ощущаю? Я не только всегда отдавала себе отчет в том, что у него есть другие женщины, но и относилась к этому по-житейски спокойно — это его личное дело, и меня оно не касается. Если сразу же после развода и были пощипывания самолюбия, то за давностью лет и они утихли. Но какие-то незнакомые дамочки — это одно, а Лилька, моя Лилька — совсем другое! Последние годы нашего брака Лилька часто у меня гостила. Что же, выходит, они и тогда были любовниками? Она ведь сказала — всегда. Пусть даже они ими стали сразу же после нашего развода, это мало что меняет. Лилька прекрасно знала, как я его любила, какой кровью мне дался развод, я делилась с ней самым сокровенным. Так что в любом случае это предательство. И если бы при этой мысли я почувствовала обиду, боль, даже отчаяние, было бы вполне естественно. Но я же ничего не ощущала, словно речь не обо мне, а я умерла еще в прошлом веке. Может быть, пойти к психоаналитику? На Западе это очень модно, у нас они тоже теперь есть. Сложно, дорого, а главное — зачем? Чтобы разобраться в причинах? Но ведь я их знаю. Мне надо как-то вывести себя из ступора, почувствовать себя живой, пусть и не прежней, но живой. Заправляя прядь за ухо, я вспомнила совет из женского журнала. Он советовал при душевном дискомфорте поменять прическу. Парикмахерские я не очень-то выношу, но надо хоть что-то с собой делать. Пока деньги есть, пойду в хорошую парикмахерскую.