Любушка-голубушка - [70]

– Как? – прошептала Эля, и глаза у нее стали огромные. – Как это – Денис ее к вам привез?! Но ведь он о ее беременности не знает! Она же собралась от него уйти и Женьку ждать!

Несколько мгновений царило молчание.

– Да… «Санта-Барбара» отдыхает, – наконец проронил Виктор. – Что-то как-то почему-то я вообще все перестал понимать! Может кто-нибудь мне все объяснить?

Люба молчала, мелкими глотками допивая оставшуюся в стаканчике рябину на коньяке. Странный какой-то напиток… должен пьянить, а так разум проясняет, что ни в сказке сказать, ни пером описать! И вообще, почему не перейти от чинзано и мартини к рябине на коньяке? И дешевле в четыре раза, и вкуснее, и голову не дурит, не понуждает к совершению поступков, которые, от которых… ясно, словом. Надо будет такую рябину в городе поискать, именно такую, этого разлива, московского.

Люба взяла бутылку, присмотрелась к этикетке и обнаружила, что разливают рябину не в Москве и даже не в Нижнем, а именно в Болдине. Да… хороши были бы они, гуси-лебеди, заявившись с «московским сувениром» к родителям Мишки Казакова!..

– Объяснить все это можно довольно просто, – сказала Люба наконец, – сложнее понять. Но сначала…

Она осеклась. Огромный серый джип возник словно бы ниоткуда, бесшумный, мрачный и грозный, он будто выскочил с проселка, ворвался в рощу и замер, настороженный, готовый к нападению, затаенно посверкивая темными стеклами.

* * *

– Иван! – тихонько вскрикнула Эля. – Это Иван…

Однако первым появился Денис. Вышел, окинул холодным взглядом сидевших на траве людей, чуть кивнул Любе. Она, удивившись, кивнула в ответ.

Вслед за Денисом из машины выскочил тот самый черный пес, который смотрел им вслед около дома Эли. Кинулся к ней, начал радостно прыгать, лизать в лицо. Девушка обняла пса, заставила сесть, прижалась лицом к гладкой черной шерсти, и до Любы долетел ее шепот:

– Что ты наделал, Черныш! Зачем ты их привел? Теперь нас всех тут убьют!

Холодок прошел по спине…

Денис обошел джип и распахнул дверцу со стороны пассажира. Тот вышел. Люба так ждала появления этого невесть какого Ивана, что у нее даже в горле что-то задрожало, а вышел не качок и не дон Корлеоне – обычный мужчина, примерно ровесник Виктора, но ростом пониже, в плечах поуже, одетый не в кожан-реглан и не в кашемировое пальто, а в джинсы и толстый свитер, в перепачканные землей ботинки. У него были редеющие волосы и усталое лицо. Рот плотно сжат. Глаза светлые, самые обыкновенные, брови редкие, светлые, нос чуть курносый. Он вообще казался обыкновенней некуда, вот только уши – крупные, заостренные кверху – были натурально волчьи, и Люба ощутила, как у нее зачастило сердце. Она вспомнила, как Катаев пишет в «Алмазном венце» про Бунина, что у него были волчьи уши, и у Катаева были тоже волчьи уши.

– Это ваша «Мазда»? – спросил Денис, глядя на Виктора.

Тот кивнул.

– Прошу вас сесть в свою машину и уехать отсюда, – отчеканил Денис холодно. – Я вижу, ваш пикник уже закончен.

– Нет еще, – чуть хрипловато, но вполне спокойно ответил Виктор. – У нас еще остался сок и пряники. Вот доедим и тронемся, но не раньше. Не хотите ли к нашему, так сказать, шалашу?

– Что? – возмущенно просвистел Денис и сделал к нему шаг, однако Иван внезапно сказал:

– Почему бы и нет? – и сел на край плащ-палатки, взял пряник, глянул снизу на Любу: – А стакан для сока чистый найдется?

Люба опустилась рядом с ним на коленки – ну вот так вот взяли да и подкосились ноги, что-то было в этом обыкновенном человеке, что внушало… ну, если не страх, то трепет, а может, короля сыграла свита, может, она просто себе что-то навоображала, а он на нее и не смотрел так, как ей показалось… она только знала, что если бы она была собакой или кошкой, то от такого взгляда у нее бы вся шерсть на загривке вздыбилась. Во всяком случае, стало понятно, что этот человек мог добиться того, чего он добился, он умел себе подчинять… очень может быть, что на всем свете одна только Эля и смогла ему противиться.

Иван сейчас оказался рядом с Элей, и смотрелись они вместе, конечно, ужасно: ее сияющая юность и нежная красота подчеркивали его годы, его усталость, его тяжелую мудрость, опостылевший опыт и цинизм, который он, впрочем, тщательно скрывал. Она казалась крошечным мышонком рядом со старым, утомленным жизнью котом, который лапой со сточенными когтями мальца доводит до умопомрачения, но сам-то знает, что, вздумай тот убежать, у старого кота прыти не хватит его догнать, это раз, а во-вторых, зубов уже нет… так что зачем ему этот резвенький комочек плоти, совершенно непонятно! И при этом кот понимает, что, окажись он на крыше около печной трубы и встреться с соседским Васькой, который посмеет претендовать на местечко близ теплой трубы, от Васьки этого только клочья полетят!

Люба поспешно собрала со «стола» куриные кости в пластиковую тарелку, поставила в сторонку. Черныш мигом покинул Элю и припал к костям. Многие собаки их не едят, ну а этот… только хруст стоял! Люба обтерла руки салфеткой и нашла чистый стакан. Налила соку, протянула Ивану, показала на пряники:

– Кушайте, прошу вас. А вы что же стоите? – Это Денису адресовалось. – Присаживайтесь. У нас, как видите, запросто. На столе сидим…