Любовный треугольник - [7]

В сочетании с дорогими костюмами красивое лицо, густые светлые волосы, роскошные усы и исполинский рост производили на окружающих неизгладимое впечатление. Особенно, конечно, на женщин.

Сергей усмехнулся, вспомнив, что в глазах каждой второй своей сотрудницы без труда читал восхищенный вопрос: «У вас все такое большое?!» Дамы в офисе прямо-таки заикаться начинают в его присутствии. Если бы он только хотел! Но лучше не выдумывать приключений на свою голову. Конечно, у Светки полно недостатков, но все равно она – его супруга, и это на всю жизнь. Да и не такая уж она плохая жена, если разобраться: заботится о нем, переживает.

И даже в соображениях о его фигуре Светка права, как ни крути. Пора за собой следить – спортивными формами, как раньше, похвастаться он уже не может.

Забеспокоившись, Сергей откинул одеяло и посмотрел на живот, который мирно лежал на кровати с ним рядом. Вот дрянь! С окончательно испорченным настроением он встал и поплелся в ванную комнату, дав себе слово, что примет контрастный душ. А на завтрак будет давиться домашним творогом – без сметаны, без варенья, без меда, без сахара. Вообще без всего! И на обед не пойдет.

Под душем и в столовой, а потом садясь в машину, он не мог отделаться от навязчивых мыслей о том, как хорошо было раньше – ел что хотел. И хоть бы капля лишнего жира! Кажется, именно с момента женитьбы все переменилось. Последнее время он все чаще делил свою жизнь на «до» и «после», не отдавая себе в этом отчета. Только сознавал, что состояние легкости исчезло из его жизни сразу же после брака.

Когда ему было четыре, отца отправили в Лондон секретарем советского посольства. А мать – она вообще была женщиной шустрой: Сергей, к счастью, пошел в нее, а не в склонного к меланхолии папу – подсуетилась, поднажала на начальство отца и устроилась представителем Внешторга. Какое волшебное было время! Сергей до сих пор помнил изумрудный цвет английского газона и волшебный вкус fish&chips[1]. Он поглощал это незамысловатое блюдо, единственный хит их приходящей кухарки, тоннами. А по выходным мама сама пекла русские блины: с мясом, с грибами. Они складывали их в специальную корзинку для пикника – отцу подарили – и ехали в парк. Обедали, расположившись на траве, а потом шли в Британский музей или в Тауэр. Идиллия продолжалась ровно десять лет, пока отец не сотворил на работе какую-то глупость. Сергей так ничего толком и не понял: то ли он отказался участвовать в махинациях, то ли не хотел кого-то там прикрывать, но факт остается фактом – из посольства его попросту выжили.

После многих лет капиталистического рая семья вернулась в Москву. Сергей готов был выть от обиды. Он ненавидел свой обшарпанный подъезд, нищенский универсам, убогую школу, одетых в рубище одноклассников. Ему и самому пришлось облачиться в ужасную синюю форму, которая сидела на человеке так, словно он был самым уродливым и асимметричным созданием в мире, и от которой невероятно чесалось тело. А самое страшное заключалось в том, что никто повсеместного убожества не замечал. Словно так вот и надо было жить!

Чтобы отвлечься от мыслей о потерянном рае и не изводить себя злостью на недалекость отца, он занялся спортом. Записался в секцию плавания – еще в лондонской школе был лучшим пловцом – и стал ездить в бассейн два раза на дню. Утром, до начала занятий в школе, и вечером, после обеда. Его жизнь теперь была расписана по минутам, на анализ ситуации времени не оставалось, и он был этому рад.

В те годы Сергея преследовало только одно навязчивое желание – он все время хотел есть. Завтрак, обед, ужин и постоянные перекусы заставляли мать носиться по рынкам, магазинам и стоять у плиты чуть ли не целыми днями. На работу ее не брали. Отец сидел в МИДе на смешной должности и каких-то копейках. Денег совсем не стало. Даже обычный заветренный кусок мяса на кости, близко не лежавший с тем, что они покупали в Лондоне, стал для них огромной и редкой радостью.

А потом все вдруг наладилось. Мама нашла работу. Пустые щи сменились наваристым борщом, макароны по-флотски – громадными отбивными, а ежедневные упреки в адрес отца – глухим безмолвием. Папа, вместо того чтобы бороться за себя и семью, ушел в стратосферу. Бродил по квартире потерянный, а потом перебрался жить из спальни в гостиную.

Мать словно не обратила на его выходку никакого внимания: порхала, счастливая, и даже по выходным уходила из дома. А однажды вечером, когда отец уже лег спать – он теперь рано ложился, – закрыла дверь в кухню и рассказала сыну, что у нее появился очень надежный друг. И это благодаря ему теперь дом – полная чаша, благодаря ему она чувствует себя как за каменной стеной и уверена в завтрашнем дне. С отцом ничего подобного не было. У друга высокая должность, большое влияние, а главное, он души в ней не чает! Зовет переехать к нему вместе с сыном.

Сергей с «другом» отказался знакомиться наотрез, как мать ни просила. Ему стало до слез жалко отца. «Ты переезжай, если хочешь, – разрешил он, – а я уже взрослый. Позабочусь о себе и о папе».

Много раз потом он упрекал себя за то, что остался с отцом: и в момент, когда тот впервые напился, и в период, когда пришлось подрабатывать в кооперативе, и в день, когда принял решение поступать в МГИМО. Отец сразу отрезал: «Ничем помочь не могу». И Сергей ощутил тогда невероятную обиду, словно от крупного проигрыша: как будто бы сделал ставку не на ту лошадь. Сам он был еще слишком молод, чтобы самостоятельно справиться с жизненными проблемами. Пришлось обращаться к матери, которая в два счета устроила поступление через своего «друга». Дальше отпираться от знакомства было совсем уж глупо, и Сергей съездил к ним в гости.