Любовный розыгрыш - [25]

Совершенно неожиданно для себя Нэнси стала целовать его сама, будто ничего более естественного на свете и быть не может. Обвив руками шею Филиппа, она сцепила пальцы. Вокруг замерли все ночные звуки прибрежных зарослей, а волны зашуршали еще нежнее.

Казалось, что своими поцелуями Нэнси стремится растопить всю горечь в сердце человека после гибели его жены и сына. Как только Нэнси вспомнила про них, ее пронзила боль и она прижала к себе голову Филиппа, чтобы хоть как-то облегчить и его и свои страдания.

Нэнси таяла под нежностью губ Филиппа. От его ответных поцелуев кружило голову. Его сильные руки медленно двигались по ее телу, и оно отзывчиво вторило этому ритму ласк.

Филипп что-то говорил, то ли по-французски, то ли по-испански. Нэнси не поняла, да и не хотела, охотно позволяя ласкать себя еще сильнее. Когда же его язык коснулся ее языка, она не выдержала этой сладостной муки и издала стон, преисполненный непреодолимого желания.

Волосы у Нэнси были распущены, падая ей на плечи и на глаза, и она ничего не видела, а лишь ощущала. Филипп поцеловал ее в шею, расстегнул молнию на платье и стал нежно касаться губами ее перламутровых плеч, а руки ласкали оголенную спину. Все это было лишь прелюдией более откровенных ласк.

Но этого делать нельзя! Нэнси все понимала, только ничего изменить не могла. Ее гнала в любовный омут какая-то дикая сила — она была в глазах Филиппа, в его губах, в восторженном шепоте, во взаимном желании утолить чувственный голод. А она не могла и не собиралась противостоять искушению и, хоть и не искала его, внутренне была к нему готова.

Ее голод длился долго, слишком долго! Казалось, никогда раньше любовные ласки не доставляли Нэнси такой радости… уже давно ничего подобного в ее жизни не было!

Она откинула голову, и из горла вырвался еще один счастливый стон. Тело нежно овевал теплый ветерок, словно и он тоже ласкал ее. Нэнси оказалась обнаженной — платье уже путалось у самых ступней. Как слепая, она скинула с себя туфли и прильнула к груди Филиппа, покрывая его страстными поцелуями. Она трепетала, отчаянно помогая ему снять пиджак, брюки…

Единственное, что Нэнси могла слышать, это их напряженное дыхание. Единственное, что она могла видеть, это прекрасное тело Филиппа, такое теплое и крепкое, такое гладкое и сильное. Единственное, что могла в этот момент чувствовать, было все возрастающее и в ней и в нем напряжение и непреодолимое сексуальное желание.

По страсти, темпераменту оба были равны во всех движениях тела, губ, рук. Вслепую бредя по теплому, податливому песку, они не переставали целовать друг друга, жажда соития переполняла их. Когда ноги коснулись мягкой травы, Нэнси почувствовала, что Филипп опускает ее на землю, и они упали, слившись в экстазе.

Губы любовника покрывали поцелуями каждый дюйм ее тела, выражая неудержимую страсть. Он целовал те места, которые так долго ждали ласки. Язык Филиппа нежно играл с твердыми сосками ее грудей, а сама Нэнси в изнеможении изогнулась как мостик.

Она разрывалась между наслаждением и мукой. Все ее ощущения сфокусировались на бурлящих внутри нее эмоциях. В страхе и возбуждении она обхватила нетерпеливыми руками голову Филиппа. Нет, это не любовь, и ведет она себя совсем неразумно. Открыв опьяненные страстью глаза, Нэнси увидела на его лице выражение благоговейного восторга.

Филипп взглянул на нее, и в глазах его отразилось такое первобытное, такое дикое желание, что женщина вновь застонала и притянула к себе партнера долгим нетерпеливым поцелуем. Она заскользила по его телу; их руки и ноги переплелись. Внутри у нее что-то до резкой боли потребовало своего удовлетворения. Бедра Нэнси поддались его бедрам, и внезапно она ощутила внутри себя изумительное, бархатное тепло. От блаженства женщина громко вскрикнула — Филипп был очень нежным, чтобы не причинить ей боли, но в то же время достаточно сильным и неутомимым, чтобы утолить голод.

Они не переставали целоваться, словно их губы никак не могли насытиться друг другом. Филипп нежно держал голову Нэнси, все яростней погружаясь в лоно любовницы. Никогда ранее не знала она подобной страсти, никогда не отвечала на страсть столь горячо и столь безгранично. Обхватив мужчину обеими ногами, она прижимала его к себе, следуя ритму движения, издавая стоны восторга. Казалось, она парит в небесах, возносясь все выше.

Мгновения наивысшего сладострастия и безмерного облегчения привели ее в состояние ни с чем не сравнимой радости. Она содрогнулась в объятиях мужчины и, обессиленная, распласталась на траве, лежа под телом Филиппа без единого движения. А он нежно целовал ей шею, и ее слух ловил каждый его вздох.

Нэнси даже не помнила, как заснула, проснулась же потому, что Филипп нежно целовал ее ключицу. Женщина сонно улыбнулась — она чувствовала себя чудесно.

— Я хочу тебя, — прохрипел Филипп.

— Я устала, — лукаво закапризничала Нэнси.

— Тебе ничего не надо делать, — весело заметил он.

Однако это было не так. Совсем скоро любовник так раздразнил Нэнси, его сладкие, страстные ласки были настолько горячими, что ей пришлось включиться в игру, поощрять его и вновь наслаждаться его телом. На сей раз их акт любви не был столь необузданным. Она попробовала чуточку похныкать в знак протеста, умоляя Филиппа овладеть ею поскорее, прибегала ко всем немыслимым уловкам, чтобы заставить его потерять над собой последний контроль. Какая-то часть ее существа говорила: это всего лишь вожделение. Ничего, кроме голого секса. И Нэнси стало стыдно, потому что все это было настолько приятно, что она никак не могла вдоволь насытиться телом любовника. А он чувствовал то же самое к ней. Так они утоляли свой голод до самого рассвета, возбуждая друг друга малейшим прикосновением, взглядом, голосом…