Любовные утехи русских цариц - [34]
При Петре первая ступень бывала редко, четвертая — часто. Это Петр I ввел в России неизвестные дотоле напитки: водку анисовую, голландскую и венгерское вино, которое потом все русские царицы очень любили, а Екатерина I пила его своеобразным способом, макая в него баранки, и напивалась таким манером часто до бесчувствия. Царицы наши не гнушались ни водки, ни вина. Много этих «напитков» пила Елизавета Петровна: за обедом каждое блюдо запивала крепким токайским сладким вином, что само по себе очень вредно. Одеваясь же в мужской мундир, когда участвовала в своих знаменитых на весь мир охотах, одним махом выпивала чарку водки и по-мужски при этом крякала.
Сладкое вино имеет ту особенность, что к нему привыкают быстрее, чем к сухому. Герцог Клавенс, брат английского короля Эдуарда IV, настолько пристрастился к сладкому вину — мальвазии, что когда ему, приговоренному к смерти за участие в заговоре, предложили выбрать вид смерти, он выбрал весьма оригинальный: попросил утопить его в бочке с мальвазией.
Анна Иоанновна любила крепкое венгерское вино, хотя особенно им не злоупотребляла, пьяных не любила и напиваться при дворе не позволяла. А вот Екатерина Великая, так та вообще вина пила очень мало: разве рюмочку рейнвейнского за обедом или бокал мадеры, а так — ягодный морс, особенно смородиновый. И такой вот казус с этим морсом вышел: иностранные послы сообщили своим государям, что Екатерина II, великая в своих деяниях, крайне неумеренна в питье красного вина и употребляет его за обедом в больших количествах, пока придворные не объяснили, что пьет царица обыкновенную смородиновую воду, по цвету напоминающую вино.
А наши скучающие царицы в питье горячительных напитков скромные были. Специально не употребляли. Разве только тогда, когда от тоски и скуки личико протирали водкой, то допивали остаток или приказывали слугам стаканчик-другой поднести, чтобы телеса свои сохранить и, не дай бог, на килограммчик-другой похудеть. А так все квас в основном и пиво редко. Квас на Руси любили всегда и везде: от царя до крестьянина. Это была и тюря незаменимая с хлебом накрошенным, редькой и чесноком, и освежительный напиток. И мы дико сожалеем, что, увлекшись разными «хершингами» и прочей заморской порошковой химической дрянью, совсем забыли о русском национальном квасе, да не о таком, который в пластмассовых бутылках под «монастырский» подделывается, а самый что ни на есть настоящий — и житный, и медовый, и ягодный. И еще мы забыли о чудесном русском сбитне — горячем напитке из меда и пряностей. А взварец! Напиток из пива, вина и меда с пряными кореньями. И пили его в ковшах: богатые в золотых, бедные в деревянных, выдолбленных из цельного куска дерева. Но пили все — к радости, к печали и неизменно — к здоровью. И если «новое — это давно забытое старое», надо как можно скорее отыскать этот чудесный рецепт наших прапрапрабабок изготовления взварца.
Пиво издавна было известно в России. Его варили из ячменя, ржи, овса и пшеницы. Особым было пиво, подваренное патокой.
Чай же стал известен только с половины XVII века, тогда и появились наши русские тульские самовары. Кофе и того позже стал известен: только в начале XVIII века. Цари и царицы кофе не очень уважали. Исключение составляла Екатерина Великая, которая день свой без кофе не начинала и вместо завтрака с кусочком бисквита выпивала всегда свои неизменные две чашечки крепчайшего кофе. Такого крепкого, что угощенный ею гонец упал в обморок от его крепости. Вообще же кофе ну, может, не ввел, но распространил все тот же неугомонный Петр I, который в 1704 году открыл в Петербурге первую русскую кофейню.
Пьянство и чревоугодие — неизменные компоненты русской жизни XVII и XVIII веков. Особенно они распространились среди отставленных фаворитов Екатерины Великой в Москве (пристанище всех оставленных ею любовников). От печали ли по своей прошлой жизни или еще от каких причин, но неизменно ударялись они в пьянство и чревоугодие. Корсаков, предок знаменитого композитора Римского-Корсакова, из шампанского не вылезал. У него даже слуги квасу предпочитали шампанское и вечно полухмельные барина одевали. Отставленный фаворит Завадовский стал обжорой первой руки, он и умер-то за трапезой. Граф Алексей Орлов, удрученный своим положением, отставкой брата, а также тоской по княжне Таракановой, заглушал душевную боль пирами, на которые приглашалось по 200–300 человек. И если судить по пословице, что «семь человек — еда, а девять — беда», то такие «беды» случались с ним регулярно.
Замечательная особенность человека, дорогой читатель: когда у него несчастье или какое там горе, он прежде всего начинает… жрать. Чревоугодием как бы заглушая внутренний голод духа. И когда обманутый Мессалиной Клавдий Тиберий жесточайшим образом расправился с бунтовщиками, вешая их за ноги и предав смерти неверную жену, он прежде всего уселся… покушать. И уплетал с волчьим аппетитом такие вот блюда: «пил вермут, ел устрицы, печеного гуся с грибами (ох, не есть бы тебе, Клавдий Тиберий, грибов, в них твоя смерть) в луковом соусе, тушеную телятину с хреном, салаты из всевозможных овощей, яблочный пирог с медом и гвоздикой и африканские дыни».
