Любовные прикосновения - [55]

– Говори тихо, очень тихо! Они подслушивают и, возможно, наблюдают за нами.

Его взгляд блуждал по потолку в поисках спрятанной линзы.

Она подумала, что в большинстве психиатрических больниц эта слова можно было бы принять за мрачные фантазии параноика. Но здесь они служили доказательством здравого рассудка. И все же Кат радовалась этому предостережению, потому что благодаря ему она оказалась в объятиях Милоша.

– Ты знаешь, зачем я сделала это? – шепотом спросила она. – Ты понимаешь?..

Он слегка отстранился от нее и кивнул.

– И ты прощаешь меня?

– Конечно. Ведь ты хотела спасти мою жизнь.

Кат прильнула к нему. Неужели только страх бросил их в объятия друг к другу? Она чувствовала в нем прилив нежности, той самой нежности, которая, по его словам, в нем умерла.

– Вначале я не был уверен в этом, – продолжал Милош. – Но сейчас в моем распоряжении так много времени для размышлений… И почему-то здесь все видится более отчетливо. У меня больше нет выбора, нет будущего, – они отняли его. Осталось только прошлое… И я использую его с максимальной пользой. Мои воспоминания – это мои молитвы. Я снова и снова слышу те слова, которые ты говорила, чтобы утешить меня, и с какой жестокостью я отвечал тебе. Я помню также и о том, что я чувствовал, когда был любим тобою – потому что именно эти воспоминания, как никакие другие, будут нужны мне, чтобы выжита.

Голос его стал громче, словно он не боялся, что эту часть его речи услышат.

– Я не мог вызвать в памяти особенности той любви, не осознав при этом, что ты, в сущности, никогда не покидала меня, как бы это ни выглядело внешне. И тогда я понял…

– Значит, тебе никто ничего не говорил? – прошептала она.

– А кто мог сказать мне?

На мгновение Кат растерялась, вспомнив о своей последней встрече с Джином. Действительно ли он собирался передать Милошу сообщение? Может быта, он пытался, но его постигла неудача? Или это была лишь часть его манипуляций?

Как бы там ни было, Милоша пощадили и сохранили ему жизнь. И он простил ее.

Катарина прижалась к нему. Как могла она отказаться от своей любви, позволить себе забыть, что он – ее судьба?

– Обними меня крепче, любовь моя! – попросила она, и ее глаза наполнились слезами. Для нее была невыносима мысль о том, что сейчас, после того как они наконец снова нашли друг друга, им предстоит долгая разлука.

Милош обнял и поцеловал ее. Кат почувствовала, что чудо свершилось. Перед ней стоял прежний Милош – страстный, нежный, отважный, не сломленный тяжелым испытанием.

Он отступил назад и пристально посмотрел на нее.

– Дорогая моя, я горюю о тех ночах, которые мы потеряли напрасно! – прошептал он.

– Тогда не теряй хотя бы эту!

Если бы они могли заняться с ним любовью, это, возможно, очистило бы ее память от воспоминаний о прикосновениях другого мужчины.

Милош взглянул на потолок и на дверь.

– Они могут войти, могут…

– Не имеет значения. Ты нужен мне сейчас, мне нужно воспоминание об этом…

Он колебался только одно мгновение, а потом снова поцеловал ее и повел к кровати.

Их любовь была торопливой, и все же ощущение волшебства, которое они познали в самом начале своего знакомства, присутствовало и теперь в каждом прикосновении.

К тому времени, когда в замке повернулся ключ, они уже снова были одеты. Охранник сказал, что визит закончен. Кат еще раз поцеловала Милоша, но ее не пришлось силой отрывать от него. Теперь в борьбе за его свободу мысль об их примирении будет поддерживать ее.

Она вышла в коридор и обернулась, чтобы еще раз взглянуть на мужа. Но дверь уже закрылась и разделила их. Кат повернулась, чтобы уйти, и тут увидела, что к сопровождавшему ее охраннику с ключами присоединились еще двое. Резко, по-военному печатая шаг, они заняли места по обе стороны от нее… и крепкой, болезненной хваткой вцепились в ее руки.

– Катарина Де Вари Кирмен, – произнес охранник с ключами, – вы арестованы!

ГЛАВА 12

Карловы-Вары, лето 1962 года

Деревья выросли снова, правда не такие величественные, как вязы, срубленные двадцать лет назад. Но все же они были высоки, покрыты листвой и скрывали Кат от жарких лучей солнца, когда она шла по подъездной аллее. Кроме того, они представляли собой наглядные свидетельства одного положительного аспекта времени – способности к заживлению и восстановлению.

Кат стала плохо ориентироваться во времени. В тюрьме каждый день был в точности таким же, как предыдущий. Недели, месяцы и годы складывались из неразрывной череды часов, которые невозможно было определить, за исключением того, что они делились на светлые и темные. Некоторые заключенные наносили на стены своих камер отметки в виде царапин, чтобы они напоминали им о прожитых днях, но Кат чувствовала себя более счастливой, потеряв счет времени. Она пыталась существовать без будущего, как выразился Милош, с воспоминаниями вместо молитв. Ей было особенно больно, когда она позволяла себе думать о настоящем – о своей дочери, которая росла где-то и которую она не знала, и о Милоше. Ей отказывали сообщать сведения о ком-либо из них, однако по слухам, передававшимся по системе тайного сообщения между заключенными, Милош умер в тюрьме на восточной границе. Избили ли его до смерти охранники или это было самоубийство? Больше Кат ничего не знала о нем. В Чехословакии того времени, которой железной рукой правили коммунисты, сами факты казались чем-то мистическим. Что бы вам ни сказали, это могло оказаться ложью. Несмотря на слухи, Кат считала, что Милош, возможно, жив. Ведь он и прежде удивлял ее.