Любовные позиции эпохи Возрождения - [8]

Имена Элефантиды и Аретино соединяют вместе Брантом и драматург Бен Джонс. В своей комедии "Алхимик" последний заявляет:

Ты б хотел наполнить

Мою овальную залу

Картинами вроде тех, что Тиберий

Взял у Элефантиды, а угрюмый Аретино

Холодно им подражает[49]

Ариосто в комедии "Подменённые" (1529) пишет:

Мои же предположения не схожи

С теми древними, которые Элефантида

В различных актах, формах и позах

Оставила в картинах; и что затем обновлено

Было нашими, в Риме, и отдано

На красивых таблицах, но постыдных,

В печать, чтобы все имели их копии[50]

Брантом пишет: "Можно прочесть рассказ о знаменитой куртизанке из Древнего Рима по имени Элефантида, которая придумала и описала такие способы любви, что самому Аретино за ней не угнаться; многие знатные дамы и даже принцессы, склонные к распутству, изучали сию прекрасную книгу, словно Библию. Вспомним также об известной сирийской блуднице, прозванной "Дюжина вывертов" за то, что она изобрела двенадцать изощреннейших способов доставить мужчине порочное и жгучее наслаждение".[51]

Греческие расписные вазы V в. до н. э. и эллинистические рельефные сосуды[52] сохраняют следы иллюстраций из эротических трактатов Филениды и Элефантиды, позже — римские светильники, аретинские кубки и тессеры, перенимают эстафету греческой эротики. Поэт Овидий, автор эротической поэмы "Наука любви", видимо, пользовался сочинениями своих предшественников, хотя их имен и не упоминает.

Итак, у П.Аретино и Д.Романо были античные предшественники. И оба в соавтора были в курсе того, что их "любовные позиции" отнюдь не первая в мире работа в этом направлении.

В России широкая публика мало знакома с Аретино. До сих пор только две его пьесы "О придворных нравах" и "Философ" были опубликованы в сборнике "Комедия итальянского возрождения".[53] Лишь в 1995 году появились в переводе его знаменитые "Рассуждения Нанны и Антонии". Издавая ныне "бесстыдные сонеты" Аретино, мы заполняем зияющую лакуну в знакомстве с этим выдающимся писателем, табуированным в России. Сочинений Аретино не знали но репутация его здесь сложилась прочно: его имя — в ватиканских "Индексах запрещенных книг", библиографы помещали в раздел "порнографической литератур". Однако, Пушкин на заре XIX века был знаком с этим именем. В одном письме поэта 1823 года упоминаются "восемь аретиновых поз".[54] Итак, в руках читателя — второе из самых скандальных после "Рассуждений Нанны и Антонии" сочинений Аретино, которое не смогли, как ни старались, уничтожить ни светские, ни духовные власти в течении почти пятисот лет.

Пьетро Аретино в своих сонетах использовал простонародный язык, заимствованный на улицах, площадях и борделях. Мы помещаем здесь один из примеров подстрочного перевода:

Поскорей предадимся ебле, душа моя, —

Для того ведь и созданы мы. Не скрою,

Я влеком пиздою, ты — хуем, готовым к бою,

А без них весь мир не стоил бы ни хуя.

Издатели посчитали необходимым отойти в переводе сонетов от этого языка. В данном издании сонеты Аретино приводятся в авторском переводе петербургского поэта Алексея Пурина, который, сохраняя смысл в первозданном виде, сумел опоэтизировать отношения героев сонетов, снимая с них обвинения в "нарушении благопристойности".

I

М: Поскорей предадимся страсти, душа моя,

Ибо именно страсть предначертана нам Судьбою:

Я влеком твоим лоном, ты — удом, готовым к бою,

А без них за весь мир и медяшки не дал бы я.

Если б можно было сливаться за гранью небытия,

Заласкали друг дружку до смерти мы с тобою,

Посмеялись бы вдоволь над ерундою —

Той, что Еве с Адамом в раю внушила змея.

Ж: Ах, конечно, кабы они не съели,

Эти робкие воры, запретный плод,

Никого бы стыд не терзал в постели.

Но оставим пренья! Ворвись в мой грот:

Пусть взорвется сердце, чтоб в нем зардели

Те хмельные гроздья, что страсть несет.

М: Ах, душа моя! В этом славном деле

Я готов использовать кроме пушки,

Также мощные ядра моей игрушки.

II

Ж: Закинь-ка мне перст меж ягодиц, старикашка,

А уд проталкивай медленно, куда надо,

Закинь мои ноги на плечи себе — отрада!

А дальше рази напролом — ни к чему поблажка,

Поскольку возлюбленной это ничуть не тяжко,

Церковных причастий приятней сия услада,

А коли наскучит в эдеме, сойди до ада,

Ведь тот не мужчина, чья слишком степенна пташка.

М: Засуну разочек спереди, после — сзади;

И тут и там — лепота для уда,

И ты не останешься, убежден, в накладе

Ни этак, ни так, дорогая. Пускай зануда —

ученый листает тупо свои тетради,

Не ведая, где в мирозданьи таится чудо;

И пусть, умирая от зависти, — бога ради! —

Интриги плетет царедворец, а я не знаю

Верней сладострастья дороги к раю.

III

Ж: Всех сокровищ мира желанней грозный

Этот жезл, достойный самой царицы;

Драгоценность всякая им затмится;

Он дороже жилы золотоносной.

О мой жезл! Спаси же, пока не поздно —

Распали тот пыл, что во мне таится!..

Хуже нет, если ловчая ваша птица

Мелковата — и кажется клеть бесхозной.

М: Вы правы, моя госпожа! Тот воин,

Что ребячьим дротиком в чрево метит,

Ледяной лишь клизмы, подлец, достоин.

Пусть уж лучше мальчиков он валетит.

Только тем, кто крепко и щедро скроен,

Как вот я, жемчужина лона светит.

Ж: Это верно, но так женский пол устроен,