Любовники - [126]
С одной стороны на коленях стояла мать, с другой — Дональд. Отец, как статуя, неподвижно стоял рядом с врачом. Из комнаты Эдна выводила Шарон, бьющуюся в истерике.
Миссис Эймз безутешно рыдала, качая головой из стороны в сторону, словно не веря в случившееся. Мистер Эймз тупо уставился невидящим взором в одну точку. Дональд молча кивнул, когда доктор объявил о том, что Аморет мертва. Несколько минут в спальне царила гробовая тишина.
Потом внезапно, словно окончательно осознав, что Аморет больше никогда не откроет глаз, не заговорит, не рассмеется, не пошутит, миссис Эймз с глухими стенаниями устремилась к покойной. Мистер Эймз бросился было к жене, но доктор удержал его, схватив за локоть.
Миссис Эймз смотрела поверх тела дочери на мужа, молча вопрошая его влажными и красными от слез глазами: «Почему она сделала это? Почему? Мы ведь были так добры к ней! Она всегда казалась такой счастливой… бегала, резвилась, смеялась и шутила, наша девочка!» Мать протянула вперед руки в безмолвной мольбе. «Ведь она была счастлива, правда?..»
Мистер Эймз неотрывно смотрел в одну точку.
— Никогда не поверю, что она покончила с собой, — наконец проговорил он. — Это несчастный случай. Да, да, это несчастный случай!
— Может быть, — мягко произнес доктор.
— Конечно же, это несчастный случай! — гневно и упрямо повторил мистер Эймз. Потом повернулся к Дональду и произнес более мягко: — Помнишь, как хорошо прошел последний вечер? Аморет была намного веселее обычного. Такой я не видел ее уже несколько месяцев.
Дональд посмотрел на тестя, пытаясь ответить, но смог только кивнуть.
— Это моя вина, — спустя несколько секунд проговорил он. — Мне следовало бы знать, что…
— Дональд! — вскричала миссис Эймз. — Не говори так! Не надо… Я запрещаю тебе утверждать, будто ты убил ее! Ты любил ее не меньше нас! Тут что-то другое… — Ее голос стал громче и неистовее, а потом сорвался на крик: — Я заходила к Аморет сегодня, но она сказала служанке, чтобы ей дали поспать! Мне следовало войти, я должна была понять… Мы все должны… — Тут миссис Эймз стала переводить взгляд с одного на другого. — Мы знали! Это наша общая вина! Мы все виноваты! Мы трусы! Мы знали, что Аморет больна, и боялись сказать ей об этом! И ни у кого из нас не хватило мужества спасти ее…
Несмотря на то что Майлз давно уже появился в комнате и сейчас стоял прямо напротив мистера Эймза, никто, кроме Аморет, не видел его и не говорил с ним.
— Да, — сказала она, а Майлз сосредоточенно смотрел на нее. — Да, Майлз, я умерла. Я умерла, Майлз. Я все это время умирала и вот наконец умерла. Но прежде чем мне пришлось покинуть тебя, у меня было несколько мгновений, когда…
— Я приду к тебе…
— Я знала, что ты это скажешь, Майлз. Я знала, что ты не оставишь меня. — Она говорила нежно, ласково, тихо. — Да, знала, хотя теперь мне известно, что это ты убил меня. По-моему, я все время знала, что ты это сделаешь, что ты должен это сделать. Я хочу сказать…
Майлз продолжал молча смотреть на нее.
— Майлз, а ведь это тебя я все время боялась.
Миссис Эймз подняла маленькое ручное зеркальце, лежавшее рядом с Аморет. Стекло его оказалось разбитым вдребезги, словно зеркало в ярости ударили об стену. Рамочка и рукоятка были обвиты розами.
— Помнишь… — удивленно проговорила миссис Эймз мужу, осторожно касаясь зеркальца. — Мы подарили ей это зеркальце очень давно, и она всегда любила и бережно хранила его. Почему же она разбила его?..
— Майлз, а известно ли тебе, что тот миг, когда ты освобождаешься от жизни, — единственный и неповторимый, самый красивый и волнующий? Я знала, что так оно и будет. — Сейчас в голосе Аморет слышалась легкая печаль. — Это мое последнее открытие, и вот я сообщаю тебе о нем. Ведь мы столько познали вместе, и это — последнее, что мне довелось познать. — Она вздохнула. — Все, у меня нет больше времени, Майлз. Не надо… — проговорила Аморет, когда он сделал какое-то движение. — Не приходи ко мне. Меня только обрадует мысль о том, что, хотя мне и пришлось покинуть тебя навеки, ты останешься жить, чтобы дарить еще кому-нибудь то счастье, которое дарил мне. Я завещаю этот мир тебе. — Она слегка улыбнулась, словно успокаивая его, а потом закрыла глаза, чтобы он больше не мог видеть ее. — Позволь мне быть великодушной и щедрой. Прощай…
— Прощай, Аморет, — прошептал он в ответ.
И в комнате остались лишь мать, отец, Дональд и врач.
В другой стране
Эрик стоял, опершись на стойку бара, спиной к посетителям. Только что он покончил с первой порцией бурбона и небрежно кивнул бармену, который сразу же налил ему вторую. Когда был поднят стакан, бармен провел по стойке грязной тряпочкой. Эрик взглянул на бармена с еле заметной улыбкой, и тот улыбнулся ему в ответ, словно оба нашли в грязной тряпочке что-то ужасно забавное. Эрик сделал еще один добрый глоток и вновь оперся на еще не высохшую стойку.
Бар казался полупустым. В одном углу размещался небольшой желтый камин, покрытый штукатуркой, в другом — старинное расстроенное пианино. Часть бетонного пола была покрыта индийским ковром, а остальная обстановка состояла из двух потрепанных кресел и дивана, обитого потрескавшейся коричневой кожей. У стены стоял ящик для льда, на нем — маленькое искусственное рождественское дерево, все еще с украшениями, хотя уже минула середина февраля. На пороге сидела довольно крупная дворняга, зализывая огромную рану на ноге. Время от времени она почесывала за ухом.
