Любовники - [114]

— Аморет! — вскричала Шарон, и ее голос прозвучал как ужасный, пронзительный крик.

Люди, оборачиваясь, видели двух молодых красивых женщин, стоящих друг против друга. А спустя несколько секунд одна из них с золотисто-рыжими волосами, одетая в гладкий обтягивающий костюм и с норковым манто, перекинутым через руку, резко повернулась и пошла прочь.

— Аморет! — снова закричала вторая, но тут же приложила руку в перчатке ко рту и, зарыдав, устремилась по ступенькам в отель.

Когда поздно вечером Аморет вернулась домой, то увидела в своих апартаментах еще больше позвякивающих хрустальных люстр и ламп. Огромная квартира начинала напоминать какой-то сказочный хрустальный лес, а слабая музыка, издаваемая хрустальными подвесками при легком прикосновении ветерка, оставалась единственным звуком, который она слышала. Тишина была очень мягкой, ласковой, и все же Аморет еще сильнее ощутила неведомый страх. Ей страстно захотелось отыскать Майлза и поговорить с ним. Он, безусловно, успокоил бы ее, однако Майлз совсем недавно уехал в Европу, чтобы написать для какого-то крупного правительственного учреждения несколько статей о военном положении.

— Как тихо, — сказала Аморет матери, когда они с миссис Эймз, отцом и Дональдом сели ужинать.

Ей казалось, что Дональд остался совершенно таким же, как раньше, хотя больше не мог ни видеть, ни слышать, ни помнить ее. Аморет же, как и раньше, слышала его и видела, что он делал. Наверное, он останется здесь до тех пор, пока не подыщет себе новую квартиру.

Миссис Эймз поспешно согласилась с ее едва слышным замечанием.

— Да, очень тихо, — проговорила она с улыбкой. — Может, включим магнитофон?

Дональд быстро встал из-за стола и включил музыку. Затем вернулся на свое место, чтобы спросить миссис Эймз, нравится ли ей выбранная им мелодия, а миссис Эймз спросила об этом у Аморет.

— Да, очень приятная, — ответила та и откинулась на стуле, ожидая, когда служанка принесет следующее блюдо. — Мне очень нравится, как готовят в Мексике, — добавила она, вспоминая, как они с Майлзом часто занимались любовью, лежа на бархатном матрасе прямо среди тарелок.

— А когда-то тебе совсем не нравилась мексиканская кухня, — весело заметил отец. — Помнишь, как тебе вдруг показалось, что черепахи сделаны из картона? — Он рассмеялся, а Аморет пристально разглядывала его, думая, зачем он упомянул об этом ни с того ни с сего. Миссис Эймз взглянула на мужа и нахмурилась. Аморет заметила это.

— Знаете, мне не хочется быть резкой или грубой, но, по-моему, все вы в эти дни ведете себя довольно странно, — проговорила Аморет. — Даже Шарон. Случилось нечто такое, о чем вы не хотите мне рассказать? Кто-нибудь серьезно болен или убит?

Миссис Эймз вскрикнула, а Дональд неожиданно встал из-за стола и, извинившись, вышел из комнаты.

— Аморет… — обратился к ней отец. Она подняла на него глаза. Лицо мистера Эймза было хмурым, на нем застыло натянутое выражение. — Если ты затеяла какую-нибудь очередную игру, то не кажется ли тебе, что зашла с этим слишком далеко?

Так. Вот и он начинает.

— Я понимаю, тебе всегда нравилось откалывать всякие штучки с людьми, дорогая, — продолжал мистер Эймз. — Но им становится слишком не по себе… Дональд пребывает в полнейшем отчаянии.

— О, милая, — добавила миссис Эймз. — Сегодня после обеда ко мне заходила Шарон. Она на грани истерики. На ней просто лица не было! Ты же знаешь, как она любит тебя.

— Зачем же использовать любовь в качестве оружия? — громко и требовательно спросила Аморет.

Родители одновременно вздохнули.

— Наверное, мы слишком во многом потакали ей, — прошептал мистер Эймз жене.

— Помолчи! Не говори таких вещей! — отрезала миссис Эймз.

— А мне совершенно все равно, — проговорила Аморет.

— А теперь, Аморет, будь любезна выслушать меня, — произнес мистер Эймз очень странным тоном, не обращая никакого внимания на недовольство жены. — Всем нам порой приходится делать что-то, что, возможно, нам не по душе. Это один из законов жизни. Мы с твоей матерью, как только могли, защищали и оберегали тебя от всяческих невзгод и неприятностей. Даже будучи еще совсем малышкой, ты весьма нетерпимо относилась ко всему, что не казалось тебе красивым или веселым, и мы, естественно, находили это очаровательным и изо всех сил старались оградить твою жизнь от всего дурного. Но теперь ты взрослая замужняя женщина, у тебя есть собственный дом и обязанности. А часть обязанностей взрослого человека — хоть немного беспокоиться о других людях. Ты можешь мне объяснить, почему ты находишь это столь трудным для себя делом?

— Ну, папа… Ты говоришь со мной так, словно мне пять лет.

— Дорогой, — повернулась к мужу миссис Эймз. — Почему бы тебе не оставить Аморет в покое? Разве ты не видишь, как она расстроилась?

— Нет, мамочка, я не расстроилась. Расстроены вы, ты, папа и все остальные. Мне очень всех вас жаль, но я не вижу здесь своей вины. Мне не в чем себя упрекнуть. Я живу совершенно счастливо.

На этот раз мистер Эймз извинился и покинул столовую. Когда он уходил, Аморет смотрела ему вслед. «А ведь он не успокоится до тех пор, пока не поставит меня в угол», — сокрушенно подумала она.