Любовники-убийцы - [8]

Несчастный отец на минуту замолчал. Паскуаль слушал его, предчувствуя, что дальше услышит вещи куда более ужасные. Госпожа Риваро, неподвижно сидящая в кресле с закрытыми глазами, походила на безжизненный труп.

— Этот случай, — продолжал Риваро, — открыл нам глаза. Тщетно пытались мы узнать, под чье вредное влияние попала Марго. Мы расспрашивали ее и убедились в ужасной истине: у нее было природное влечение к порокам! Тогда мы решились поместить ее для исправления в пансион при монастыре в Авиньоне. Три месяца спустя однажды утром я получил письмо от настоятельницы монастыря, в котором она извещала меня, что не может дольше держать мою дочь и просит взять ее обратно. Ко всем недостаткам, замеченным мною в Марго, прибавился новый — леность. Но это еще не все: огромный запас рассказов свидетельствовал о поразительной испорченности ее натуры. В ее комнате не раз находили книги самого возмутительного содержания, которые она умела доставать на стороне и с непревзойденным искусством проносить тайком в пансион; заметьте, кстати, что в то время она еще с трудом умела читать. Казалось, она обзаводилась ими исключительно для того, чтобы развращать своих подруг. Я забрал ее домой. За ней был установлен строжайший надзор, и через год я снова решил поместить ее в другой пансион. Я надеялся, что она исправилась хоть отчасти, ибо дома она вела себя так, что я не смел требовать ничего лучшего. Но, увы, как жестоко я ошибся! Мне снова пришлось взять ее назад, по тем же самым причинам, по каким она была уже однажды удалена из Авиньонского монастыря. Мне передавали ужасные подробности ее поведения — я не решаюсь повторять их вам, — показывавшие, как глубоко она была испорчена. Меня приводило в отчаяние то обстоятельство, что решительно некого было винить в нравственном падении этого ребенка, который перед глазами своими не имел ни одного дурного примера. Казалось, она такой и родилась на свет, с исключительной наклонностью к пороку. Мы решили оставить ее при себе. Сельская наставница давала ей уроки, на которых постоянно присутствовала ее мать. Священник, знавший о нашем несчастье, посещал нас довольно часто. Он вместе с нами наблюдал в ней постепенное возрастание нравственной порчи, которую, как я ни старался, ничто уже не могло остановить — ни строгость, ни меры кротости. Долго рассуждали мы о том, как подготовить Марго к первому причастию. Священник думал, что это великое таинство окажет на нее благотворное влияние. Однажды наступил этот день. Наша дочь резко выделялась из среды своих сверстниц, далеко превосходя их грацией и красотой. Все называли ее ангелом. И что же я узнал об этом ангеле? В самую торжественную минуту она обратилась к одной из своих подруг со следующими словами: «Не ешь, здесь яд. Священники отравляют просфоры!»

Риваро остановился, словно собираясь с силами, чтобы продолжить рассказ. Паскуаль дрожал от ужаса.

— Ну, а потом, — спросил он, — она не переменилась?

— Потом она выросла, похорошела, но осталась все той же лицемеркой. Я хотел было держать ее взаперти, удалить от всякого общества, но меня могли обвинить в скверном обращении. Я попробовал все, чтобы исправить ее, неусыпно наблюдал за ней и за всем ее окружением. Я прогнал двух или трех молодых крестьян, которым она вздумала кружить головы, чтобы доставить себе удовольствие иметь поклонников. На сельских праздниках, куда я вынужден был являться вместе с ней, хотя бы показывая вид, что это почтительнейшая и лучшая из дочерей, — она сохраняла со всеми гордый и холодный тон, пропуская мимо ушей все лестные замечания. Ни разу ни одного порыва искренности не вырвалось из ее сердца! Я еще раз с грустью должен повторить вам, что она развращена до мозга костей.

Госпожа Риваро, молчавшая до настоящей минуты, встала и, приблизившись к Паскуалю, проговорила:

— Разве не права я была, советуя вам не приходить к нам больше?

— Я вас не виню, сударыня, — ответил Паскуаль.

— Я решил, — продолжал Риваро, — пока имею над ней власть, не выдавать ее замуж. Она будет бесчестьем своему мужу, и, пока жив, я не позволю ей сделать еще кого-нибудь несчастным. Быть может, я прослыву из-за этого странным и жестоким отцом, ибо всем, делавшим ей предложение, я не рассказывал столько, сколько вам. Ее, конечно, будут жалеть, но все равно, пусть жалеют. Кстати, я думаю, что мне недолго придется страдать: через какие-нибудь три года она избавится от моей опеки как совершеннолетняя. Хотя я убежден, что Бог приберет меня раньше этого времени.

— Что же будет со мной, Риваро, — воскликнула жена, бросаясь к нему, — ты забываешь обо мне?

— Нет, друг мой, я не забыл тебя, во все трудные минуты ты являлась моей единственной поддержкой и утешением.

Эта сцена тронула Паскуаля до глубины души. Вдруг светлая мысль блеснула у него в голове.

— Еще не все потеряно, — сказал он, — если вы позволите, мы спасем вашу дочь. Доверьте это мне, любовь преобразит ее.

Риваро пожал плечами:

— Несчастный безумец! Задача, за которую вы беретесь, убьет вас. Вы думаете, Марго любит вас? Оставьте! Она никогда не полюбит ни мужа, ни детей, если не любила ни отца, ни матери. В замужестве она ищет только свободы. Но как она воспользуется ею? Мое окончательное решение, — прибавил он, — принято. Я должен был передать вам все. Как отец я обязан высказать о своей дочери правду честному человеку, делающему ей предложение. В первый раз я избежал объяснений, но сегодня я не имел на это права. Ступайте, сохраните мою тайну и забудьте все, забудьте мою дочь — она не может быть вашей женой. В этом случае решение мое непоколебимо!