Любовники-убийцы - [47]

— Я люблю его, — говорила она. — Я не хочу, чтобы его отняли у меня. Я сумею удержать его. Он будет добрым, как в первые месяцы после нашей свадьбы. Он ведь не злой, господин судья, он очень любил меня тогда. Это потом он изменился.

И она снова повернулась к постели мужа, от которой отошла, разговаривая со следователем. Фурбис закрыл глаза, словно не имея сил выносить ее присутствие.

— Что же ты ничего не скажешь мне? — спросила она его.

— Что я могу тебе сказать? — ответил он. — Моя участь решена. Но все-таки, — обратился он к судьям, которые присутствовали при этой раздирающей душу сцене, — я был жертвой замыслов Марго. Она больше виновна, чем я.

Он опять начал проклинать соперницу Бригитты, но она прервала его.

— О! — вскрикнула она. — Не обвиняй ее, ведь ты сам говорил, что она любила тебя.

Он остановился, пораженный неожиданностью этого высказывания. Он ничего не чувствовал, кроме невыразимого страха, и надеялся смягчить свое наказание, перекладывая ответственность на свою любовницу. Быть может, слова Бригитты позволили ему понять всю низость его клеветы в адрес Марго, потому что присутствовавшие слышали, как он проговорил тихо:

— Если бы эта рана могла убить меня!

Бригитта, казалось, на миг задумалась и затем строго прибавила:

— Возможно, это было бы лучше.

Услышав ее слова, Фурбис быстрым движением сбросил с себя одеяло и разорвал повязку, наложенную доктором. Увидав зияющую рану и окровавленное белье, Бригитта закричала:

— Он опять хочет убить себя! Спасите, спасите его, господа, умоляю вас!

Доктор еще не ушел. Его позвали, и он снова перевязал рану с помощью Бригитты, которую следователь напрасно просил удалиться. Она оставалась там более часа и согласилась уйти, лишь когда заметила, что Фурбис уснул.

Она покинула мужа, разбитая усталостью, теряя сознание от горя, оставив свидетелей этой грустной сцены глубоко тронутыми. Следователь не решился допрашивать ее потому, что знал заранее: ее показания не будут искренними. Невозможно было требовать от нее показаний, которые усугубили бы и без того ужасное обвинение, тяготевшее над ее мужем. Наконец, она вышла, к великому облегчению присутствующих. Но едва она оказалась на улице, как весь ужас ее положения с новой силой возник перед ее глазами. Она начала ужасно кричать, подобно раненой волчице, и, прислонившись к стене, не хотела слушать утешений, с которыми обращались к ней со всех сторон. Через несколько минут вокруг нее собрались люди. Жители Горда, с утра взволнованные известием об этом трагическом событии, все как один вышли на улицу. Каждый высказывал свое мнение.

— Ее надо отвести домой, — говорили одни.

— Дайте выплакаться, — замечали другие, — это облегчит ее страдания.

Бригитте принесли вина, все столпились вокруг, потому что ее несчастье лишь увеличивало расположение, которым она пользовалась прежде.

— Пусть мне возвратят его! — кричала она в истерике.

Ужасная сцена все не прекращалась, поэтому судьи стали советоваться, как положить ей конец, не оскорбляя это несчастное создание. Но не успели они отдать распоряжения, как из толпы вышел старик с длинными седыми волосами, с грустным, но спокойным лицом и медленно подошел к рыдающей Бригитте. Это был священник Горда. Он знал Бригитту с самого рождения, знал ее набожность, ее преданность, все ее несчастья. Он подал ей руку.

— Идемте, дочь моя, — сказал он ей. — Ваши дети ждут вас. Бог даст вам в них утешение.

Бригитта послушалась его. Она немного успокоилась и, поддерживаемая уважаемым священником, отправилась домой, в Фонбланш, где ждали ее дети.

— Господа, — сказал следователь, — теперь нам следует допросить Марго Паскуаль.

И судьи в сопровождении нескольких жандармов отправились в Новый Бастид.

Глава XIX

С той минуты, как Паскуаль упал под выстрелом Фурбиса, Марго не покидала своей постели, чтобы избежать нескромных расспросов соседок, присутствие которых могло смутить ее. Она узнала об аресте своего любовника и Мулине, но не слыхала ничего более. В то время как он предавал ее, рассказывая судьям все подробности этого ужасного происшествия, она беспокоилась за его участь и в волнении спрашивала, хватит ли у него хитроумия обвинить Мулине в преступлении, в котором был заподозрен сам? После двукратного обращения за разрешением Фредерик Борель снова вошел к ней в комнату, пытаясь выяснить у нее какие-либо подробности.

— Ты никого не подозреваешь? — спросил он ее с прежней настойчивостью.

Она ответила уклончиво или, лучше сказать, не ответила совсем. Она поклялась не выдавать своей тайны и сдержала клятву. Из своей комнаты она слышала пение священников, потому что тотчас после окончания судебно-медицинского следствия было совершено погребение Паскуаля. Пение не вызвало в ней ни малейшего волнения. Однако когда она перестала его слышать, то легко вздохнула — она считала себя свободной. Теперь более чем прежде она принадлежала Фурбису. Но как раз в это время в Новый Бастид приехал следователь. Она должна была решиться выйти к нему.

— Если она больна, — сказал судья, — мы можем прийти к ее постели.

Но Марго предпочла выйти сама. Она позаботилась о своем туалете, и никто не смог сдержать удивления, когда она, одетая во все черное, вышла в зал. Быть может, она рассчитывала произвести впечатление на тех, кто должен был сейчас ее допрашивать?