Любовники старой девы - [42]

— Чудесная история! Ты великолепный рассказчик! Я забывал о том, что я в тюрьме, слушая тебя! Я слышал, как звучат голоса прекрасной Кларинды, твоего отца и брата, перед моими глазами наяву прошли картины жизни всех этих странных людей, о которых ты говорил!

— Это вы — странный человек! Я хочу освободить вас, вы не соглашаетесь!

— Потому что не хочу неприятностей для тебя! Впрочем, едва ли казнь за содействие побегу преступника можно назвать неприятностью!

— Ваше преступление, на мой взгляд, весьма обыденное. И кому придет в голову, что именно я содействовал вашему побегу!

— Боюсь, ты ошибаешься! Кому-то нужна моя смерть! И если я ускользну, то со всей вероятностью можно предполагать, что гнев обрушится на тебя. Ты окажешься весьма подходящим козлом отпущения! Ах, ты и сам — странный человек! Кажется, ты собирался подробно говорить о той нашей с тобой встрече на корабле, рассказать о своем плавании; но…

— Меня самого вновь увлекла история Кларинды! — Романо усмехнулся.

— В сущности, ты — счастливый человек!

— Пожалуй, в некоторой степени!

ГЛАВА 22

Жигмонт отказался от побега. Повернулся ключ в замке. Молодой начальник стражи ушел. Ему пришлось унести фонарь, камеру не полагалось освещать. Вскоре Жигмонт услышал шаркающие шаги у двери. Тюремщик! Но раздумывать о своей дальнейшей участи Жигмонту не хотелось. Через несколько минут его сморил крепкий сон.

Наутро тюремщик в сопровождении стражника принес Жигмонту хлеба и воды. Жигмонт уже успел проголодаться и охотно занялся этой скудной трапезой.

Тюремщик и стражник молча ждали, пока он кончит есть. Затем явился еще один стражник. Эти трое приказали Жигмонту следовать за ними. Впереди шел тюремщик, стражники не спускали глаз с узника.

Его привели в длинное с низким потолком помещение. Кирпичные стены казались темными и кровавыми в мрачном свете нескольких факелов. Жигмонт заметил козлы, наковальню, палача в кожаном фартуке.

«О, здесь пытают!»

Но он не стал сосредотачиваться на этой мысли, а подумал о том, что здесь жарко и душно. Вялые размышления о скучной духоте успокаивали его.

Допрос вел человек в черном. Другой человек в черной одежде, сидя за столом, записывал ответы Жигмонта.

Жигмонт сказал, откуда он родом; сказал, что едет далеко и решил по пути осмотреть этот старинный и красивый город.

— Почему вы убили… (было названо имя убитого Жигмонтом человека). Тело опознано. Как и вы, он чужестранец. Он находился на герцогской службе. Вы знали его прежде?

— Нет, не знал.

— Почему вы убили его?

— Он напал на меня! Возможно, он принял меня за кого-то другого!

— Что вы делали ночью у городских ворот?

— Днем, в трактире, служанка знатной дамы передала мне записку с просьбой прийти ночью на условленное место.

— Вы можете это доказать?

Жигмонт молчал, затем воскликнул:

— О да! Могу! — он вынул из-за пазухи крохотный сверток. — Записка написана на моем родном языке! Но ведь нет ничего удивительного в том, что в большом портовом городе нашлись люди, владеющие моим родным языком!

Жигмонт положил записку на стол.

Вдруг он вспомнил, что ведь записку велено было сжечь. Он не решился это сделать. Служанка смотрела на него как-то странно. Может быть, всё же записку следовало сжечь?! Но теперь поздно думать об этом!

— Да, — значительно произнес человек в черном, — люди, владеющие вашим родным языком, в этом городе найдутся!

Он дважды громко хлопнул в ладоши. Вошел скромно одетый человек. Ему подали записку.

Человек громко прочел письмо.

— Он правильно произносит слова вашего языка? — спросил Жигмонта одетый в черное.

— Да.

— Переводи! — одетый в черное обратился к вновь пришедшему.

«Ждите в полночь у Северных ворот. Моя служанка проводит вас. Это письмо сожгите».

— Перевод верен? — одетый в черное снова обернулся к Жигмонту.

— Слово в слово!

— Поднесите бумагу к огню! — распорядился одетый в черное. — Но осторожно, чтобы не сжечь письмо!

Переводчик поднес письмо к огню, ярко горевшему в камине. Подержал немного. Затем молча подал одетому в черное. Тот внятно прочел:

— «Тонкогубого прикончат в постели. Ваше дело — маяк».

Одетый в черное опустил письмо и замолчал. Затем, не выпуская из рук, показал письмо Жигмонту.

— Эти слова проступили под воздействием тепла! Они написаны на нашем языке!

— Об этих словах я ничего не знал! — ответил Жигмонт.

Все замолчали.

— Кто этот тонкогубый? — спокойно спросил Жигмонт. — Мне неизвестен человек, которого бы называли так!

— Узурпаторы, претендующие на престол, зовут этим гнусным прозвищем нашего герцога, — тихо пояснил одетый в черное.

— Не знал!

— Что вы должны были совершить на маяке? Подать сигнал мятежным кораблям?

— Или это письмо адресовано не мне, или это ловушка, чтобы погубить меня!

— Кому нужно губить вас? Эти люди —…граждане нашего города?

— Не знаю.

— Вы разденетесь сами или палач поможет вам?

— Разденусь сам!

Жигмонт начал раздеваться. Страх не овладел его душой.

— Я хотел бы говорить с герцогом!

— Это невозможно и нужды в этом нет! Все, что вы желаете сказать герцогу, вы можете сказать мне!

Жигмонт почувствовал, что перестает владеть собой, его охватило естественное желание сказать что-то насмешливое, дерзкое. Он стянул рубаху через голову. Его смуглое тело, тонко мускулистое, сильное, округлая впадина между ключицами, открывшиеся мужские соски и пупочная ямка — производили впечатление какой-то беззащитности красивого нагого мужского тела. Он ощутил на себе пристальный взгляд палача. Эта беззащитная нагота соблазняла, она могла доставить порочное наслаждение терзать красоту, терзать с самой искренней жалостью! Вся соль в том, чтобы терзать и жалеть, жалеть терзаемого и себя! Всё это явно читалось во взгляде палача и ничего хорошего не предвещало!