Любовники и лжецы. Книга 1 - [131]

– Я понимаю тебя.

Он уперся взглядом в белую поверхность стола, за которым сидел, и попытался убедить себя в том, что уже давно примирился с неизбежностью этого.

– Ты правда понимаешь?

Он задумчиво посмотрел на Элен.

– Как ни странно, да. С тех пор, как мы виделись в последний раз, я многое передумал. Слишком много накопилось горечи. Я никогда не хотел, чтобы так было. Так не должно было быть. Хотя бы ради Марианны.

– И ради нас, – заглянула она ему в глаза. – Ведь когда-то мы нравились друг другу. Мы почти любили. Какое-то время… Ты был так добр ко мне после того, как у меня случился выкидыш. Я чувствовала это, несмотря на всю горечь и боль. А сегодня, когда я вернулась и увидела твое лицо… – Элен на мгновение умолкла. – Я знаю, как ты любишь Марианну, Паскаль. И надеюсь, ты знаешь, как люблю ее я. – Она склонила голову и начала тихонько плакать. Затем вытерла глаза и выпрямилась. – Я могу поговорить со своими адвокатами, – произнесла она уже более спокойно, – и готова сделать это. Когда я окажусь в Англии, мы внесем изменения в соответствующие документы, чтобы облегчить для тебя общение с дочерью.

Паскаль молча двигал по столу чашку, подыскивая нужные слова.

– Если бы я жил в Англии, – заговорил он наконец, – если бы я поселился там навсегда… Ты стала бы против этого возражать?

– В Англии? – Глаза Элен удивленно округлились, она задумалась. – Нет, наверное, я не стала бы возражать против этого. Хотя, конечно, мне не хотелось бы жить с тобой через стенку или даже в соседней деревне.

– Ну, как ты сама понимаешь, этого не случится.

– Да, конечно, – сказала она и, помолчав, добавила: – Что ж, я думаю, это вполне возможно. Марианна будет ужасно рада. Никогда не знаешь, как все обернется. В конце концов, – взглянула она на Паскаля, – мы даже могли бы оказаться друзьями. В мире случались и более странные вещи. Но все же я удивлена: Англия и ты! Что тебя туда влечет?

– Прошлое. И будущее.

Паскаль помолчал, и вдруг на его лице появилось тревожное выражение.

– Ты разрешишь мне позвонить? – спросил он.

Джини вернулась к себе в десять вечера. На коврике у ее двери лежала груда корреспонденции. Девушка сгребла ее в охапку и вошла. Стоя посередине гостиной, она слушала, как за окном раздались чьи-то шаги, затем проехала машина. Джини стояла и твердила себе, что это ее дом, но не ощущала себя дома. Здесь она больше не чувствовала себя в безопасности.

Еще когда она была у Мэри, по телефону позвонил Паскаль, чтобы сообщить, что он пока не может вернуться, и всячески стал уговаривать ее остаться на ночь у мачехи. Джини отказалась и, сделав это, почувствовала, как внутри нее нарастает какая-то мятежная ярость: никому не удастся выгнать ее из собственного дома, единожды вломившись туда, или с помощью страха от того, что ей пришлось увидеть в Венеции прошлой ночью! Пусть присылают свои поганые бандероли и мерзкие кассеты! Надеясь переубедить ее, Паскаль звонил дважды, но Джини оставалась непреклонной. «Меня не заставят стать беженкой!» – заявила она. В тот момент, когда за стеной гремела тарелками Мэри, эта фраза прозвучала очень красиво. Теперь, когда Джини стояла здесь ночью одна, она не чувствовала в себе прежней уверенности.

Она заперла и закрыла на щеколды обе двери – в передней и с черного входа, проверила, надежно ли закрыты все окна. Все еще не сняв плаща, она бесшумно передвигалась из комнаты в комнату, задергивая занавески и шторы. Она включила газовое отопление, зажгла все без исключения лампы, свалила почту на письменный стол, сняла плащ, огляделась вокруг и успокоилась. Может, это было и глупо, но, сидя за задернутыми шторами, она чувствовала себя в большей безопасности. За ней, по крайней мере, не могли наблюдать с улицы.

Наполеон сидел на диване и с интересом следил за действиями хозяйки. Когда Джини направилась к нему, он отвел в сторону свои топазовые глаза и поджал хвост. «Кошки тоже умеют разговаривать», – подумала Джини. В данном случае Наполеон олицетворял собой горестный упрек.

Он вообще не любил, когда его оставляли одного, а теперь, когда отсутствовала и миссис Хеншоу, кот чувствовал себя безнадежно покинутым. Джини погладила своего любимца по голове и поцеловала его в рыжие уши, однако Наполеон оставался неподкупен. Он лишь наградил хозяйку холодным презрительным взглядом, а затем, словно вспомнив о каких-то более важных делах, спрыгнул на пол и величественной поступью отправился на кухню.

Еда, оставленная для него Джини, была не тронута, но она предполагала, что так и будет, поэтому предусмотрительно привезла от Мэри специальное подношение – отварную лососину, любимое блюдо Наполеона. Унюхав аромат деликатеса, кот немедленно стал облизываться. Он съел все до последней крошки, потом через кошачий лаз вылез во двор, педантично исследовал стоявшие там грязные и вонючие мусорные баки и вернулся в дом. К этому моменту настроение у него заметно улучшилось. Последовав за Джини в гостиную, кот, видимо, окончательно простил хозяйку и вспрыгнул ей на руки.

Джини зевнула и потянулась. Она решила быстро разобрать почту – там почти наверняка были сплошные счета – и пораньше лечь спать. Наутро она собиралась первым делом отправиться в редакцию «Ньюс». Джини хотела довести до конца кое-какие дела, сделать несколько звонков, задать некоторые вопросы – о, как она этого хотела! – Николасу Дженкинсу. Например, спросить у него, кто еще знал, что им было поручено это задание, поскольку в прошлый раз он совершенно очевидным образом соврал, и кому-то об этом было, несомненно, известно.