Любовники, безумцы и поэты… - [13]

Невыносимей и больней.

Пора разлуки миновала,

И от нее в руках у нас

Одно осталось покрывало,

Полупрозрачное для глаз.

И знаем мы: под этой дымкой

Все то, по чем душа болит,

Какой-то странной невидимкой

От нас таится – и молчит.

Где цель подобных искушений?

Душа невольно смущена,

И в колесе недоумений

Верти́тся нехотя она.

Пора разлуки миновала,

И мы не смеем, в добрый час,

Задеть и сдернуть покрывало,

Столь ненавистное для нас!

«Над русской Вильной стародавней…»

Над русской Вильной стародавней

Родные теплятся кресты —

И звоном меди православной

Все огласились высоты.

Минули веки искушенья,

Забыты страшные дела —

И даже мерзость запустенья

Здесь райским крином расцвела.

Преданье ожило святое

Первоначальных лучших дней,

И только позднее былое

Здесь в царство отошло теней.

Оттуда смутным сновиденьем

Еще дано ему порой

Перед всеобщим пробужденьем

Живых тревожить здесь покой.

В тот час, как с неба месяц сходит,

В холодной, ранней полумгле,

Еще какой-то призрак бродит

По оживающей земле.

К. Б

Я встретил вас – и все былое

В отжившем сердце ожило;

Я вспомнил время золотое —

И сердцу стало так тепло…

Как поздней осени порою

Бывают дни, бывает час,

Когда повеет вдруг весною

И что-то встрепенется в нас, —

Так, весь обвеян дуновеньем

Тех лет душевной полноты,

С давно забытым упоеньем

Смотрю на милые черты…

Как после вековой разлуки,

Гляжу на вас, как бы во сне, —

И вот – слышнее стали звуки,

Не умолкавшие во мне…

Тут не одно воспоминанье,

Тут жизнь заговорила вновь, —

И то же в вас очарованье,

И та ж в душе моей любовь!..

Два единства

Из переполненной Господним гневом чаши

Кровь льется через край, и Запад тонет в ней.

Кровь хлынет и на вас, друзья и братья наши! —

Славянский мир, сомкнись тесней…

«Единство, – возвестил оракул наших

дней, —

Быть может спаяно железом лишь и кровью…»

Но мы попробуем спаять его любовью, —

А там увидим, что прочней…

А. В. Пл<етне>вой

Чему бы жизнь нас ни учила,

Но сердце верит в чудеса:

Есть нескудеющая сила,

Есть и нетленная краса.

И увядание земное

Цветов не тронет неземных,

И от полуденного зноя

Роса не высохнет на них.

И эта вера не обманет

Того, кто ею лишь живет,

Не все, что здесь цвело, увянет,

Не все, что было здесь, пройдет!

Но этой веры для немногих

Лишь тем доступна благодать,

Кто в искушеньях жизни строгих,

Как вы, умел, любя, страдать,

Чужие врачевать недуги

Своим страданием умел,

Кто душу положил за други

И до конца все претерпел.

«Да, вы сдержали ваше слово…»

Да, вы сдержали ваше слово:

Не двинув пушки, ни рубля,

В свои права вступает снова

Родная русская земля.

И нам завещанное море

Опять свободною волной,

О кратком позабыв позоре,

Лобзает берег свой родной.

Счастлив в наш век, кому победа

Далась не кровью, а умом,

Счастлив, кто точку Архимеда

Умел сыскать в себе самом, —

Кто, полный бодрого терпенья,

Расчет с отвагой совмещал —

То сдерживал свои стремленья,

То своевременно дерзал.

Но кончено ль противоборство?

И как могучий ваш рычаг

Осилит в умниках упорство

И бессознательность в глупцах?

«Брат, столько лет сопутствовавший мне…»

Брат, столько лет сопутствовавший мне,

И ты ушел, куда мы все идем,

И я теперь на голой вышине

Стою один, – и пусто все кругом.

И долго ли стоять тут одному?

День, год-другой, – и пусто будет там,

Где я теперь, смотря в ночную тьму

И – что со мной, не сознавая сам…

Бесследно все – и так легко не быть!

При мне иль без меня – что нужды в том?

Все будет то ж – и вьюга так же выть,

И тот же мрак, и та же степь кругом.

Дни сочтены, утрат не перечесть,

Живая жизнь давно уж позади,

Передового нет, и я как есть,

На роковой стою очереди.

«Впросонках слышу я – и не могу…»

Впросонках слышу я – и не могу

Вообразить такое сочетанье,

А слышу свист полозьев на снегу

И ласточки весенней щебетанье.

«От жизни той, что бушевала здесь…»

От жизни той, что бушевала здесь,

От крови той, что здесь рекой лилась,

Что уцелело, что дошло до нас?

Два-три кургана, видимых поднесь…

Да два-три дуба выросли на них,

Раскинувшись и широко и смело.

Красуются, шумят, – и нет им дела,

Чей прах, чью память роют корни их.

Природа знать не знает о былом,

Ей чужды наши призрачные годы,

И перед ней мы смутно сознаем

Себя самих – лишь грезою природы.

Поочередно всех своих детей,

Свершающих свой подвиг бесполезный,

Она равно приветствует своей

Всепоглощающей и миротворной бездной.

Памяти М. К. Политковской

Elle a été douce devant la mort[7]

Многозначительное слово

Тобою оправдалось вновь:

В крушении всего земного

Была ты – кротость и любовь.

В самом преддверье тьмы могильной

Не оскудел, в последний час,

Твоей души любвеобильной

Неисчерпаемый запас…

И та же любящая сила,

С какой себе не изменя,

Ты до конца переносила

Весь жизни труд, всю злобу дня, —

Та ж торжествующая сила

Благоволенья и любви,

Не отступив, приосенила

Часы последние твои.

И ты, смиренна и послушна,

Все страхи смерти победив,

Навстречу ей шла благодушно,

Как на отеческий призыв.

О, сколько душ, тебя любивших,

О, сколько родственных сердец —

Сердец, твоею жизнью живших,

Твой ранний поразит конец!

Я поздно встретился с тобою

На жизненном моем пути,

Но с задушевною тоскою

Я говорю тебе: прости.

В наш век отчаянных сомнений,

В наш век, неверием больной,

Когда все гуще сходят тени

На одичалый мир земной, —

О, если в страшном раздвоенье,