Любовники - [36]

– Ну и?

– Ты не нукай, а слушай… И, что вполне логично, играет он на самых лучших в мире инструментах, итальянской фабрики Фациоли. А в московских залах стоят совсем не лучшие.

– Почему?

– Потому, что невыгодно.

– Кому?

– По именам не знаю, извини. Зато точно знаю, что рояли «Фациоли» намного лучше, чем «Бехштейны» и «Стейнвеи», и уж точно намного лучше, чем сраные «Ямахи». Но «Фациоли» в Москве всего четыре штуки, и находятся они совсем не в публичных местах. В принципе, тут всё объяснимо, и проблема только одна: представители «Фациоли», в отличие от той же никакущей «Ямахи», никогда не станут заносить бешеных откатов нашим охамевшим и зажравшимся музыкальным чиновникам. Потому что им западло: они производят шедевры, а не ширпотребные дрова.

– Не знаю, Женя. Мне кажется, ты преувеличиваешь. Меня тут одна знакомая как-то таскала в Московский дом музыки, ну на набережной который, красивый такой. Там стоял вполне себе нормальный с виду рояль. И мужик играл нормально. Все хлопали.

– Ну, понятно, что все хлопали, – ухмыльнулся Алиев. – А что вам ещё оставалось делать-то… Рома, а ты вообще слышал о понятии «акустика»?

– Ну да, естественно. Я что по-твоему, с пальмы слез?

– Ты не спеши, а то успеешь. В этом Доме музыки на этапе строительства украли немеряно бабла. Домик получился красивый, угу, но беспонтовый, как рыбная баланда. Когда строительство закончилось, руководство в нём собралось, послушало, чё как, и прибалдело: акустика в этом самом Доме музыки оказалась настолько позорной, что даже им, прожжённым и циничным ворюгам, стало стыдно. Они забили тревогу, но забили тихо, между собой, чтобы на публику не выносить. И пригласили выправлять акустику того самого французского суперспеца, который делал зал в том же Ханты-Мансийске. Француз полазил по зданию, чего-то там простучал, поприкладывал ухо к стенам, и вежливо ответил, что акустику исправить можно. Но для этого нужно полностью снести само здание, и выстроить заново.

– Вот это круть, – снова заржал я. – И чего в итоге решили?

– А ничего, – поморщился Евгений. – Понимаешь, в чём тут дело-то… Старые московские залы уже давно полуразрушенны, и на их капитальный ремонт нужно несусветное бабло, это ведь не ларёк отремонтировать. Только бабло чтоб по-настоящему: чтобы не скрысить его, а действительно вложить в ремонт. А наши чиновники хуже любых крыс, сам знаешь. Поэтому полноценный капитальный ремонт старым залам, увы, не грозит. А выделенное на новые залы бабло разворовывается ещё на подходе. Ещё даже и архитектурный проект-то не утвержден, а бабло уже распилено. На этом фоне о такой мелочи, как правильные рояли, даже и речи нет.

– Да какая разница-то, какой там рояль, Жень? Что до меня, то для меня они все одинаковые. Особенно при современных-то технологиях…

– Не скажи. Сейчас я тебе немного арифметики приведу, чтобы ты понял, что я имею ввиду. Итак, смотри: рояль – инструмент струнный.

– Да неужели?! – я сделал испуганное лицо. – Чёрт возьми, ты открыл мне страшную тайну!

– Не перебивай меня, это бесполезно. Я намерен вдолбить тебе это до конца, чтобы ты врубился, что я трачу столько денег на поездки не потому, что я лох, которому нечем заняться. Слушай дальше: рояльная струна – это такой толстый металлический прут, натянутый под очень сильным напряжением. Всё это держит деревянная дека, которая выгнута куполом, чтоб под таким напряжением она не треснула. А теперь – арифметика. У самых лучших «Стейнвеев» купол – пять миллиметров на метр деки. Это очень неплохой показатель, Рома.

– Ну, и чего дальше? Сам же говоришь, что это неплохо.

– Ну да, неплохо. Я и не сказал, что «Стейнвей» говно. Но цимес в том, что у «Фациоли» эти цифры составляют не пять, а семь миллиметров! – и Алиев торжествующе поднял вверх указательный палец.

– Алиев, и после этих двух сраных миллиметров разницы ты будешь мне лепить, что это не снобизм?!

– У тебя в школе было хреново с математикой, Образцов, – ничуть не смутившись, ответил Алиев. – Иначе ты обратил бы внимание не на сраные миллиметры, а на процентное соотношение. Между пятью и семью миллиметрами пролегает колоссальная пропасть в сорок процентов разницы. Врубись в эту цифру. Сорок процентов разницы в силе, глубине и продолжительности звука!

– Ничего себе, – только и сумел выдавить я. – Убедительно. То есть, выходит, звук намного лучше?

– Ты просто невероятно догадлив, Рома, – съязвил Алиев. – Разумеется! Ты просто прикинь, как это звучит вживую, да в хорошем-то зале! Причем, разница в звуке – это всего лишь маленькая деталь, которую я тебе привел в качестве самого простого объяснения. А таких моментов в «Фациоли» множество. И если, к примеру, поставить его в тот же Дом музыки вместо «Стейнвея», то за счёт этой разницы можно немного выправить говённую акустику. Но и здесь тоже всё не так просто. Дело в том, что самой важной особенностью «Фациоли» является тот факт, что на них нужно по-настоящему уметь играть. Это мощный инструмент с огромным потенциалом, который нужно уметь реализовать. С «Ямахой»-то справится и бездарная курсистка, лишь бы ноты умела читать. Но в России умеющих играть музыкантов можно пересчитать по пальцам одной руки, причем не только пианистов. Они здесь не концертируют. Потому что им, извини, западло играть на дровах и комодах, помноженных на унизительно плохую акустику. Большинство из них здесь, в России, даже не живут. Лучшие представители русской школы – Демиденко, Алексеев или великолепный виолончелист Горохов, к примеру, живут в Лондоне, а концертируют по всему миру. Потому что они – музыканты мирового уровня. А то, чем нас пичкают в Москве, годится лишь для того, чтоб вот так, как у тебя: «знакомая девка потащила, мужик играл, все хлопали». А потом сидят в своих задроченных офисах, и хвастают, что посетили концерт классической музыки. И не понимают, что им тупо насрали в уши.