Любовник - [4]

Потом успокаивается. Начинает шептать мне что-то об Оснат. Вдруг в трубке слышится странный шум, словно тяжелое дыхание. Это папа заснул с трубкой в руках. Тали визжит от восторга, вот истеричка ненормальная.

Я бросаю трубку, бегу к папе, поднимаю трубку с подушки и кладу на место. Если бы у меня была хоть малая толика его способности засыпать!

— Иди спать… — бормочет он вдруг.

— Сейчас… мама еще не пришла.

— Скоро придет, иди спать. Не жди ее. А то по утрам ты совсем дохлая.

Я снова в своей комнате. Начинаю наводить порядок. Убираю следы дневного разгрома; да и все остальное — впечатления, разговоры, смешки — сейчас словно мусор, который я подбираю и бросаю в корзину. Потом принимаюсь за постель, проветриваю ее, нахожу кошелек Оснат и нейлоновый мешочек Тали с тампонами, который она повсюду таскает с собой. Наконец-то комната выглядит прилично. Я гашу верхний свет, зажигаю ночник, беру «Эпоху просвещения» и залезаю с нею под одеяло, начинаю читать, готовиться к контрольной, буквы расплываются, голова тяжелеет, дыхание становится глубже, благословенное мгновение, только бы не упустить его, чудесно, я засыпаю.

И в этот самый момент приходит мама, слышатся ее быстрые шаги по лестнице, — в такое время возвращаются с вечеринки, а не с совещания учителей. Как только открывается дверь, я зову: «Мама?» Она входит в мою комнату, пальто мокрое, под мышкой куча бумаг, лицо серое, утомленное.

— Вы уже спите?

— Я еще нет.

— Что-нибудь случилось?

— Ничего.

— Так спи…

— Мама?

— Не сейчас, ты же видишь, я падаю от усталости.

В последнее время это ее постоянный припев — ужасная усталость. С ней невозможно поговорить, можно подумать, что она вершит дела мирового значения. Вот слышатся ее торопливые шаги по дому, не зажигая верхнего света, она на ходу хватает что-то из холодильника, раздевается в ванной, пытается принять душ, но тотчас же закрывает кран. Я быстро гашу свет, чтобы она не пришла кричать на меня за то, что я вылила всю горячую воду. Она входит в свою темную спальню, папа что-то бормочет. Она отвечает. И они тотчас же замолкают.

Тихая супружеская жизнь…

Последняя лампа в доме потухла. Я закрываю глаза и еще надеюсь. Все молчит. Мысли улеглись, портфель собран, дом заперт, жалюзи опущены. На улице тихо. Все готово ко сну, а может быть, я и правда спала минутку или две, а теперь очнулась и понимаю, что не сплю, что маленький огонек, горящий на дне души, не оставит меня в покое, начинаю вертеться в кровати, и странное возбуждение все больше овладевает мной. Я переворачиваю подушку, меняю положение каждые четверть часа, потом — каждые несколько минут. Проходит час. Светящиеся стрелки сходятся на цифре двенадцать, двигаются дальше. Вставай, бедняжка моя Дафи, опять бессонная ночь, ничего не поделаешь, встань, встряхнись.

Световая дорожка моих бессонных ночей: сначала слабый свет около кровати, потом большой свет в комнате, свет в коридоре, белый свет в кухне и в конце — свет внутри холодильника.

Ночная трапеза. Какой толк от дневной диеты, если ночью сгрызаешь потихоньку четыреста калорий. Кусок пирога, сыр, полплитки шоколада и оставшееся в бутылке молоко.

А потом, отяжелевшая и сонная, я пристраиваюсь на диване в гостиной, около огромного окна, а напротив меня — громадный корабль, освещенный дворец, стоит у подножия горы в море, которого не видно. Великолепный спектакль для бодрствующих людей. Я иду за подушкой и одеялом, возвращаюсь, а корабль уже исчез, хотя казалось, такая громадина даже с места не сможет сдвинуться.

Однажды мне удалось уснуть на диване в гостиной, но не в эту ночь. Я чувствую шероховатость обивки, лежу четверть часа, полчаса. Рука тянется к приемнику.

Какой это язык? Греческий? Турецкий? Сербский? Трогательные песни, и в быстрой речи диктора такие сексапильные интонации, старые женщины звонят ему умильными голосами, они ужасно смешат его, чувствуется, он просто покатывается со смеху. Я чуть не присоединяюсь к нему. Ведь вот не все спят. Но голос вдруг пропадает. Начинается реклама кока-колы, машины «фиат», последняя песня, полусонная дикторша, очевидно, желает слушателям спокойной ночи. Гудок. Станция прекратила работу. Уже перевалило за час ночи.

И еще эти стрелки, ползут еле-еле, до рассвета часов пять, не меньше. Я сижу в кресле, уже не могу даже лежать, готова разреветься.

Интересно, а что с этим человеком, стучащим на машинке, я почти совсем забыла о нем, о человеке, который печатает на машинке по ночам в доме на той стороне вади. Я иду в ванную и через маленькое окошко, выходящее на другую сторону, на вади, ищу его освещенное окно. Он там, честное слово, привет этому человеку, стучащему на машинке, пишущему по ночам. Сидит у своего стола и трудится вовсю. Мой ночной товарищ.

Несколько недель тому назад я обнаружила его совершенно случайно. Холостяк? Женатый? Кто его знает. Днем жалюзи опущены, и только ночью виден его одинокий огонек, он работает над чем-то, пишет и пишет. Каждый раз я решаю сходить туда, за вади, найти его дом и узнать его имя. Я бы позвонила ему и сказала: «Господин, стучащий на машинке, я слежу за вами по ночам с другой стороны вади. Что вы пишете? Исследование? Роман? О чем? Напишите о бессоннице у пятнадцатилетней девчонки, о какой-нибудь ученице десятого класса, которая каждую четвертую ночь мается без сна в своей кровати»… На глаза у меня наворачиваются слезы…