Любовник Большой Медведицы - [104]

— Руки вверх! — крикнул Грабарь.

«Повстанцы» скопом кинулись влево, к краю поляны.

Из копны выскочил Щур с двумя пистолетами в руках. Крикнул в упор:

— Ложись, не то гранату кину!

Те плюхнулись наземь.

— Руки за спину! — приказал Грабарь.

Я поспешно ощупал их — искал оружие. Потом приказал встать и тщательно обыскал каждого. Мешки со шкурками, которые несли, покидал в кучу. В группе этой были крепкие, рослые мужчины.

— Хорошие б из вас солдаты для Красной Армии! — сказал им, обыскивая.

«Повстанцы» угодливо захихикали. Вдруг крайний из партии заговорил, и я узнал голос Элеганта. Удивительно, что до сих пор его не узнал.

— Хлопцы! Да это же — Щу-ур!

Элегант показал пальцем на Щура, стоявшего в нескольких шагах от копны. У того отвалились плохо приклеенные усы, и контрабандист его узнал. Я побежал к Элеганту.

— Заткнись, а то я тебе сейчас не Щура покажу, а кузькину мать!

Элегант отступил, забубнил плаксиво:

— Пане… товарищи… Владку…

Обыскал я «повстанцев» и отпустил. Но перед тем сказал:

— Вы скажите вашим гультаям в Ракове: граница на замке! Ни одной группы не пущу! Скажите, это за Вороненка и за Лорда, да за то, что с Алинчуками водятся. Поняли?

— Так, поняли, — подтвердили «повстанцы».

Тогда говорю:

— Теперь пошли! Бегом, шмалять по вам буду!

«Слоны» — деру. Выстрелил несколько раз вслед, чтоб не попасть. А Грабарь орал:

— Го-го-го! Держи фартовцев, жиганов, мудаков, жабраков, блатняков, пустозвонов!

Когда отнесли товар на мелину, Щур сказал:

— Ну, теперь и мне хана. Все местечко узнает. Теперь и мне нужно в бега, прятаться.

— Да ничего, справимся! — утешил Грабарь.

А через пару дней учинили на нас охоту. Были мы по делу недалеко от Минска. Ночью полил дождь. До утра управились перейти с Архиерейских лесов в Старосельский.

Задневали в лесу, поблизости от тракта, на девятнадцатой версте от Минска. Промокли до нитки. Перед полуднем дождь перестал и мы развели костер, чтобы согреться и обсушиться. Дым костра мог нас выдать, но мы на это внимания не обращали.

Сторожили по очереди, по одному, сушили вещи у огня, куда подбрасывали большие поленья из кучи распиленного дерева неподалеку. Вдруг вблизи нашего укрытия появились двое пастушков. Хлопцы задержались на минуту, глядя на нас с любопытством.

— Ну, чего вам? — крикнул Грабарь. — Шуруйте дальше!

Пастушки быстро исчезли в кустах. А через час (я как раз высушил одежду и стоял на страже) послышался мне подозрительный шум из леса. Повернул голову влево — и блуждающий мой взгляд наткнулся среди гущи кустов на чьи-то глаза. А к ним дорисовалась черная кожаная шапка с красной пятиконечной эмалевой звездочкой. Но я виду не подал, что обнаружил наблюдение, только пистолет снял с предохранителя и ногу поставил в костер. Коллеги посмотрели на меня удивленно. А я жестами показал им, чтобы одевались быстро. Они оделись, не теряя ни минуты и не покидая укрытия. Я ладонью показал в направлении ближайших кустов. А оттуда доносились шумы все отчетливее и шепот слышался. И слева слышался шум, и справа. Вдруг поблизости залаял пес. Тогда я наклонился и шепчу хлопцам:

— Гранаты! Живо!

Коллеги поставили на взвод шесть отборных французских гранат, дали мне две. Одну я кинул прямо в кусты перед собой, вторую — подальше. Щур с Грабарем в ту же минуту кинули гранаты влево и вправо. Через несколько секунд гранаты начали рваться. Лес задрожал. В воздух взметнулись фонтаны земли. Затрещали ветки. Раздались крики, топот удирающих. А мы двинулись на запад, стараясь не шуметь.

Долго было тихо, потом раздался выстрел из карабина. За ним — частая пальба. Мы шли вперед, не отвечая ни единым выстрелом. Через некоторое время сзади послышался собачий лай.

— Худо! — заметил Щур. — С собакой нас гонят, а до вечера далеко!

— Был бы терпентин или селитра, вылили б на землю, и нюхач за нами б не пошел. А теперь — худо дело! — подтвердил Грабарь.

Подошли мы к краю леса. Перед нами расстилались поля. До границы было двенадцать верст, до ближайшего леса, выводящего к границе — четыре версты, а стемнеть должно было только через три часа. Выходить в поле было очень опасно.

Пошли мы краем леса на юг. Перебрались через тракт и лесом же пошли на восток. Теперь тракт отделял нас от преследователей. Они шли на запад, а мы — на восток. Они двигались медленно, засады боялись, а мы шли очень быстро. Время от времени доносилось слева гавканье.

Я шел первый. Чтобы не терять направление и не удлинять дорогу, вел их по буссоли. Подошли мы к краю леса. Оттуда виднелось Старое Село и едущие по тракту возы. Мы свернули на север. Выждали, пока на тракте никого не оказалось, перешли и оказались в той части леса, с которой вышли за час перед тем — а заодно и в тылу облавы, медленно продвигающейся вперед в двух километрах перед нами.

Прошли мимо нашего угасающего костерка. Увидели воронки, выбитые в земле гранатами. От того места направились на север, а потом на запад — вслед за облавой. Слышим: удаляются на юг. Значит, перешли тракт. Тогда подходим к краю леса и там задерживаемся. Впереди — поля. А до сумерек два часа.

Второй раз кругом по лесу не идем. Знаем: раскусят нашу хитрость и устроят засаду, или пошлют часть сил назад. Ведь, судя по выстрелам и шуму, людей у них много. Затаились мы в кустах на краю леса и ждем. Держим наготове гранаты и пистолеты. Время тянется бесконечно… А до темноты еще далеко.