Любовница Витгенштейна - [26]

Или же при этом я прочла и несколько страниц из более серьезной биографии Брамса, например о танцовщицах, когда поджигала те страницы, пытаясь воспроизвести чайку?

Не зная, что в доме есть вторая копия той же самой книги, со всеми страницами?

Без сомнения, это несущественные беспокойства. Однако несущественные беспокойства, как известно, время от времени становятся основополагающим настроением существования, как можно предположить.

Мир есть все то, что имеет место.

Хмм.

Но я только что провела еще одну связь, о которой никогда прежде не задумывалась.

Станет ли дом, который я демонтирую, вторым домом на этом пляже, который я сожгу дотла?

Даже принимая во внимание, что я сжигаю тот дом доска за доской и что пройдет немало времени, прежде чем я разберу его полностью и смогу считать его сожженным дотла, все равно тот факт, что я делаю именно это, кажется бесспорным.

Однажды тот дом тоже будет выглядеть так, будто до него добрался Роберт Раушенберг.

Вот дом, который я разобрала доска за доской и стерла до основания, буду думать я, проходя мимо.

Несомненно, к тому времени я уже буду стирать другой дом.

Между прочим, естественно, что я не учитывала такие вещи, как каменные дымоходы, когда говорила о домах, которые все еще остаются домами, даже хотя они уже ими не являются.

Ну, и еще сантехнику.

Вообще-то на втором этаже дома, в котором я опрокинула керосиновую лампу, все еще можно увидеть прикрепленный к трубам унитаз.

Даже хотя самого второго этажа уже нет.

Вот туалет на втором этаже дома, что я спалила дотла, — так, вероятнее всего, я буду думать, проходя мимо. Или, что скоро я пройду мимо туалета на втором этаже того дома, который я спалила дотла.

В Сохо, еще вначале, как я теперь вспоминаю, я выливала бутилированную воду в бачок, чтобы можно было смывать.

Вот так долго не проходят разные привычки. Подобным же образом я некоторое время продолжала носить с собой водительские права и другие документы.

С другой стороны, разумеется, я перестану ходить той тропой к пляжу, как только он станет по-настоящему заснеженным.

Надо сказать, что я все-таки до сих пор иногда пользуюсь туалетом, даже если это означает, что я вынимаю доску из пола ванной комнаты.

Возможно, я не упоминала, что вынула доску из пола ванной комнаты.

Я вынула доску из пола ванной комнаты.

В некотором смысле, без сомнения, можно было бы сказать, что я разбираю и этот дом тоже.

Хотя я не сжигала ту конкретную доску, которая вообще-то обычно оказывается в том самом месте, откуда я ее взяла.

Довольно часто по мере необходимости я разгребала лопатой часть берега снаружи.

Разумеется, я шла на схожие гигиенические ухищрения в том доме, который я спалила дотла в ночь, когда исчезла моя шлюпка.

На самом деле моя шлюпка не исчезла в ту ночь, когда я спалила дом дотла.

Это было в ту ночь, когда мне стало известно об исчезновении шлюпки, что совсем не одно и то же.

Вполне возможно, что шлюпка пропала несколькими днями ранее, поскольку тогда я еще не привыкла приглядывать за ней, как сейчас.

Я не стану утруждаться и снова объяснять, как язык допускает такого рода неточности.

Помню, однажды утром я так же была убеждена, что все семнадцать моих часов исчезли.

Получилось так, что я проснулась в машине рядом с Пон-Нёф в Париже и поняла, что не слышала будильников.

Почему меня разбудило солнце, светящее сквозь лобовое стекло, а не мои семнадцать одновременно звенящих будильников, удивилась я?

Прошло несколько мгновений, прежде чем я вспомнила, что избавилась от часов на совсем другом мосту, чуть раньше, кажется в Бетлехеме, штат Пенсильвания.

Хотя мне представляется интересным, что я почти всегда могу различить периоды, когда я была безумна, и периоды, когда не была, если до этого доходит.

Например, когда я читала некоторые книги вслух, скажем Эсхила и Еврипида в Лувре, что всегда было главным признаком.

Кстати, Лувр находится практически прямо рядом с Пон-Нёф.

Обратное утверждение столь же верно, разумеется.

В любом случае, нет никаких сомнений, что я еще не жила в Лувре тем утром, когда проснулась в машине практически прямо рядом с ним.

Естественно, у меня не было бы никаких причин спать в машине, если бы я уже начала жечь артефакты и картинные рамы в самом музее, что я, безусловно, в конечном итоге стала делать.

Взять, к примеру, раму от «Джоконды» Леонардо, старый лак которой придавал дыму терпкий аромат.

Хотя солнце вообще-то будило меня в автомобилях гораздо чаще, чем тот один раз, честно говоря.

А еще я нередко наблюдала из машин, как садится солнце.

Последнее было особенно актуально в России, конечно же, где я продолжала ехать на запад день за днем.

Почти каждую книгу о древней Трое я читала вслух, если подумать.

Почему-то мне всегда нравилась та часть, где Одиссей притворился сумасшедшим, чтобы его не заставили идти воевать.

Как он притворялся, так это распахивал землю и сеял в нее соль.

Кто-то, однако, очень хитроумно посадил маленького сына Одиссея в одну из борозд, и он, естественно, не стал проходить плугом по своему маленькому сыну.

Тьеполо написал эту картину, если не ошибаюсь. «Безумие Уаисса» — так он ее назвал.