Любовница Витгенштейна - [27]

На самом деле я совершенно уверена, что эта картина находится в том же музее, что и «Похищение Елены», хотя и не могу вспомнить, в каком именно.

Возможно, мне следует отметить, что Одиссей и Уаисс — один и тот же человек. По какой-то причине римляне изменили его имя.

Ну, без сомнения, они сделали это по той же причине, по которой испанцы изменили имя Эль Греко. Даже хотя произнести имя Одиссей вроде бы гораздо проще, чем Доменикос Теотокопулос.

«Джоконда» — таково другое название «Моны Лизы », разумеется.

В «Одиссее», ожидая возвращения Улисса, тот самый маленький мальчик отправляется навестить Елену и Менелая в Спарте, а Елена блистает лучезарным величием.

Впрочем, маленький мальчик к тому времени был уже не так мал, ведь прошло десять лет войны и еще десять, пока Одиссей странствовал.

Это, конечно, те самые двадцать лет, в течение которых Пенелопа, как говорят, ткала, если вам в это верится.

Лично я сомневаюсь, что верю хоть единому слову из всего этого.

Пенелопа и Елена были двоюродными сестрами, между прочим.

Чего только нет в голове.

Да, это, конечно, делает ее двоюродной сестрой Клитемнестры тоже, ведь Елена и Клитемнестра были сестрами.

Хотя сейчас я думаю о сцене, в которой Одиссей привязал себя к мачте своего корабля, чтобы слушать пение сирен, но оставаться на месте.

По какой-то причине эта история напоминает мне о чем-то, хотя я не могу вспомнить, о чем именно она мне напоминает.

Телемах — так зовут маленького мальчика, между прочим. Хотя мне кажется, что я упоминала об этом много страниц назад.

Друга, которого оплакивает Ахиллес, зовут Патрокл, о чем, как я совершенно уверена, я, напротив, не говорила.

Моего последнего любовника звали Люсьен. Я также нахожу интересным, что я не написала имени ни одного из моих любовников на этих страницах.

Возможно, эти картины Тьеполо находятся в Эрмитаже, в котором я провела несколько дней перед отъездом домой через Россию в противоположном направлении.

На самом деле они находятся в Милане, где я видела их в тот самый день, когда меня так опечалила «Тайная вечеря».

Где я чаще всего наблюдала закат солнца на том обратном пути, так это, естественно, в зеркале заднего вида.

Что делает их образами закатов, а не закатами как таковыми, если подумать. А левая сторона была правой, или наоборот, хотя, несомненно, это менее очевидно с закатами, чем с записями Микеланджело.

Как бы то ни было, в то время я определенно гораздо больше переживала о том, чтобы не пропустить Анну Каренину.

Я упоминала о том, что искала в Амстердаме, Нью-Йорке, или в Сиракузах, или в Толедо, штат Огайо?

Между тем я понятия не имею, почему зеркала заднего вида напоминают мне о том, что я чувствовала некоторую депрессию вчера.

На самом деле я, возможно, опустила подробность о том, что это было вчера.

Во вчерашнем закате было какое-то спокойствие, как будто его раскрашивал Пьеро делла Франческа.

Что меня разбудило сегодня утром, так это сирень, я вдыхала ее запах по всему дому.

Позже я умылась водой, которую принесла от родника.

Однако на мне до сих пор те же трусы, которые я носила вчера.

Это потому, что, хотя я ходила к роднику дважды, оба раза я прошла мимо своего белья, которое сушилось на кустах.

Честно говоря, я до сих пор чувствую легкий налет той самой депрессии.

Возможно, о чем я думала вчера, так это о крошечном карманном зеркальце, которое хранилось рядом с маминой кроватью, хотя я не помню, чтобы размышляла об этом вчера.

Необходимо, кстати, провести различие между этим видом депрессии и той депрессией, которую я обычно ощущала во время поисков, ведь последняя гораздо больше напоминала своего рода тревогу.

Хотя я, кажется, уже упоминала об этом.

В любом случае однажды я как будто наконец-то перестала искать.

Возможно, это было на пересечении улицы Анны Ахматовой и проходного двора Родиона Романовича Раскольникова.

Несомненно, это также должно было происходить примерно в то самое время, когда я перестала читать вслух. Или, по крайней мере, вырывать страницы, закончив читать их с обратной стороны, чтобы иметь возможность бросить их в огонь.

Что я делала позже со страницами из биографии Брамса, так это пускала их по ветру в надежде, что пепел взлетит.

В Кадисе, где он когда-то писал свои стихи, живя некоторое время у воды, Марко Антонио Монтес де Ока каждое утро кормил чайку, которая прилетала к его окну.

Вообще-то об этом мне рассказал Люсьен. Люсьен также был когда-то знаком с Уильямом Гэддисом, кажется.

Хотя, возможно, это Уильям Гэддис жил некоторое время у воды в Кадисе и подкармливал чайку.

Кот в Колизее был черным, я почти уверена, и приподнимал одну лапу, как будто на ней была рана.

Ничто из того, что я пишу в эти моменты, не должно продлевать мое ощущение подавленности, думается мне.

Хотя я, возможно, просто слишком обеспокоена этими трусами, из-за чего они стали своего рода отвлекающим фактором.

Я только что вышла из дома за чистыми трусами.

Если точнее, то я переоделась, пока была там. Всегда приятно надевать вещи, еще теплые от солнца.

Что, возможно, объясняет, почему я оставила все остальные вещи висеть на кустах.

Опять же некоторые из них, вполне возможно, будут оставаться там неопределенно долго, ведь летом я обычно вовсе ничего не надеваю.