Любовница президента, или Дама с Красной площади - [40]

Впервые за последние месяцы пишу статью легко, без усилий: «зачин» выходит из-под клавиш компьютера чистенький, без исправлений, словно сам собой. Мне некогда подробно анализировать свое состояние, но я чувствую себя помолодевшим, мне кажется, что вновь испытываю чувство, которое ощущал до того, как мне стукнуло тридцать, и которое, я думал, меня покинуло — ощущение того, что жизнь идет не всегда только по заранее написанному сценарию. Женщина обратилась ко мне с просьбой о помощи, отвлекла меня от моих измышлений о Москве, от моих расчетов в отношении карьеры, благодаря ей я словно заново родился, начал новую жизнь. Я влюблен в Наташу. Я люблю ее, когда нахожу ее в постели ожидающей моего прихода, когда она сидит, закинув нога за ногу, и молча пристально смотрит на меня голубыми глазами, когда я вдыхаю ее дыхание, когда слушаю музыку ее голоса. Но не только это. Я благодарен ей за то, что она доказала мне, что жизнь — не только чередование более или менее заранее известных этапов, но также и нечто непредсказуемое.

Дежурный милиционер у моего «гетто» для иностранцев возвращает меня к действительности.

— Это ведь вы тот человек, за которым мы должны присматривать? — спрашивает он, пока я выхожу из машины.

— А что? — хочу понять, куда он клонит.

— Это вы получили анонимное письмо с угрозами? Не очень-то приятные угрозы… Не правда ли?

Он подходит ближе. От него несет алкоголем. Я чувствую себя не столько охраняемым милицией у дома, сколько находящимся под ее неусыпным наблюдением. И даже еще хуже: мне кажется, что она-то и есть нависшая надо мной угроза, она-то и есть готовый ударить меня враг. Но этот милиционер хочет лишь наколоть меня на сигарету.

— Не найдется закурить, шеф? — спрашивает он вдруг без всякой логической связи между намеками на анонимку и моей пачкой «Мальборо».

Отдаю ему всю пачку и поднимаюсь домой. Сам не знаю почему, но из-за этого милиционера я начинаю нервничать. На площадке восьмого этажа озираюсь, чтобы удостовериться, что никого нет. Лампочка у лифта, как всегда, перегорела. Запираю дверь на три поворота ключа.

Смотрю из окна вниз. Милиционер прогуливается взад-вперед, виден только светящийся кончик его сигареты. Это он-то должен защищать меня от угроз? Мне кажется, что он смеялся надо мной. Словно знал, что меня ожидают новые неприятности.

7. Апрель

Когда нервничаешь, то в несколько секунд переходишь от отчаяния к надежде и от надежды к отчаянию. В редакции звонит телефон, трубку снимает Ориетта: слышу, что она говорит по-русски, различаю только два слова — «милиция» и «КГБ». Ну вот, спекся, сейчас за мной придут, меня выдворят из Советского Союза, меня…

Однако совсем напротив, милиция желает меня видеть в связи с расследованием по делу об анонимке.

Что, они что-то раскрыли? Может быть, письмо не имеет ничего общего с нашими предположениями о существующем заговоре против нас. Может, никто за нами не охотится, угрозы исходят от какого-нибудь рехнувшегося, мало их приходит сюда в редакцию, пишут мне в надежде получить работу, деньги, помощь, а я чем дальше, тем все более невоспитанно им отказываю. Может, автора анонимки уже арестовали.

Спрашиваю у Ориетты, когда мне надо явиться в милицию. «Да хоть сейчас», — отвечает она. Мне хотелось бы взять с собой свидетеля, но Николая нет на месте, он отправился на поиски газет и чего-нибудь перекусить на обед. Ну все равно, пойду один.

Секретарша застывает неподвижно перед моим письменным столом. Она говорит, что обязательно пойдет вместе со мной. Я немножко стыжусь, я буду выглядеть, как мальчик, которого сопровождает мамаша. Тем более что Ориетта и не думает скрывать свои материнские чувства. Она всегда говорит: «Ты молодец, умный мальчик». «Не беспокойся, обо всем позабочусь я, я защищу тебя от милиции, — говорит она сейчас, — это опасный народ». Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться, но моя старушка-секретарша в прошлом военная парашютистка. Не следует недооценивать ее опыт и знания. Мы садимся в машину и едем.

154-е отделение милиции — мой районный участок — находится в переулке возле Арбата: это пятиэтажное здание, зажатое между детским садом и большим жилым домом. Ставлю машину между двух «жигулей» с сиреной на крыше.

— Мы к капитану Павлу Лысенко, — говорит Ориетта дежурному за барьером.

Тот даже не поднимает головы от своих бумаг. Напротив него сидят две девчонки-проститутки и жуют жвачку, их миниюбки с трудом прикрывают трусики, взгляд выражает полное безразличие ко всему на свете. В углу на скамейке валяется мужчина в одежде, перепачканной уличной грязью. Он громко храпит. Мимо нас взад и вперед бегают милиционеры. На нас никто не обращает ни малейшего внимания.

— Товарищи! Здесь иностранный журналист! У него свидание с капитаном Лысенко!

Голос Ориетты звучит резко, как удар хлыста. Но результата почти никакого. Дежурный поднимает глаза и делает неопределенное движение шариковой ручкой, которое может означать: поднимитесь на второй этаж или же — идите ко всем чертям. Мы поднимаемся на второй этаж. Обшарпанная лестница. На стенах плакаты брежневской поры, которые никто не позаботился содрать и выкинуть. Темный коридор, в который выходят четыре двери. Находим секретаршу, на лице у нее застыло выражение скуки. «Лысенко, — сообщает она нам, — на минутку вышел».