Любовная западня - [88]

Рамон пристально посмотрел на горизонт:

— Я слышал, собирается еще один шторм. Хорошо, что ты здесь, а не там — на маленьком кораблике.

— Я рада еще больше. — Кейти передернуло. — Наверное, всю оставшуюся жизнь мне это будет сниться в кошмарах.

— Мне кажется, что в свое время тебе уже снились кошмары…

Кейти резко вскинула голову.

— Ты о чем? — с вызовом спросила она.

— О том, — терпеливо ответил Рамон, — что с тобой должно было случиться нечто ужасное, дающее Сэвиллу возможность тебя шантажировать.

— Ты все еще не знаешь, в чем тут дело.

— Не буду пыжиться — вероятно, я этого вообще никогда не узнаю. Тем не менее я уверен, что этот человек имел на тебя компрматериал, который мог бы серьезно тебе навредить, если бы получил огласку. Я не верю, что вы собрались вспомнить старое доброе время. Думаю, вы сообща решили его спровоцировать.

Кейти вздрогнула, и Рамон понял, что недалек от истины.

— Я надеюсь, ты не поделился своей умозрительной гипотезой с уполномоченным? — после долгой паузы спросила она.

Рамон тяжело вздохнул:

— Я должен был это сделать, но не сделал. Как ты знаешь, Леттсон закрыл дело так быстро, что я не успел и глазом моргнуть. Кто-то в конгрессе об этом позаботился.

Кейти, казалось, не замечала его сарказма. Рамон был прав. Ее тщательно подобранные слова попали в точку. Уполномоченный был честолюбив и знал, куда ветер дует.

— В любом случае ты должен быть доволен, что можешь снова ловить преступников.

Рамон скривился.

— Мы их ловим, а суды освобождают. Почему вы там, наверху, ничего с этим не делаете? Кстати, — Рамон глубоко затянулся, раскуривая потухшую сигару, — я вот вспомнил тот законопроект, который ты пытаешься протолкнуть, — насчет актов насилия. Мне он понравился — в нем есть толк.

Кейти была рада, что из-за сигарного дыма Рамон не может видеть выражение ее лица.

— Мог бы быть. — Она опустила глаза. — Видел бы ты, какой закон против курения я пытаюсь провести через комитет!

Рамон предпочел проигнорировать это заявление.

— Знаешь, меня всегда удивляло, что ты в Вашингтоне примыкаешь к консерваторам. Мне всегда казалось, что ты скорее либерал.

— Я никогда не относилась к радикалам. И сейчас к ним не отношусь. В программе моей партии есть много пунктов, с которыми я не согласна. Но состоять в мощной фракции более эффективно, чем находиться в одиночестве и взывать гласом вопиющего в пустыне.

— Мне кажется, что это как-то… нечестно.

— Так и есть. Честной политики вообще не бывает, а раз я женщина, выступающая в мужской сфере деятельности, то должна быть даже менее честной, чем большинство. Помнишь Элдриджа Кливера? А Тома Хейдина? Мне не нравятся ни они сами, ни их политика, но я не могу не восхищаться тем, как они действовали, не становясь прямо в оппозицию. Подобно им, я работаю внутри структуры и, если выпадает такая возможность, каждый раз наношу удары по тем вещам, что мне не нравятся. — Кейти пожала плечами. — У Беллы Эбзуг были свои методы. У меня — свои.

— Методы? Да эта женщина все время перла как бульдозер! — Воинствующие феминистки никогда не приводили Рамона в особенный восторг. — И в руке держала кожаный хлыст вместо антенны.

— Точно! — Кейти улыбнулась. — Теперь, вероятно, ты услышал о моей политической жизни больше, чем действительно хотел узнать.

— Кроме одного. Почему прошлой осенью ты не стала проводить дебаты насчет абортов? Я не политик, но мне кажется, что это только принесло бы тебе голоса.

— Мне не нравятся термины, — не поднимая глаз, сказала Кейти. — «Свободный выбор», «право на жизнь»… Эти слова кажутся мне такими же чопорными и самодовольными, как и многие мои коллеги в конгрессе.

— Жаль, что все эти годы мы не были близки. Мне было бы интересно видеть, как взрослеет Кейти. — Он очень хотел ее обнять, но не знал, хочет ли этого она. — Помнишь то первое Рождество, когда ты не приехала домой?

— Да, помню, — срывающимся от волнения голосом ответила Кейти.

— Тогда я подъехал к твоему дому и остановился возле ворот. Я стоял, смотрел на елочные гирлянды в окне и жалел о том, что мне не хватает духу подойти туда и спросить, где ты и почему не приехала на Рождество. Я так и не понял, что произошло, Кейти, — внезапно сказал Рамон. — Может быть, твой отец и имел право меня прогнать, но я знаю, что тогда ты хотела, чтобы это случилось — так же как и я. Так почему же ты возвращала мне письма нераспечатанными? Почему не отвечала на телефонные звонки? Я чуть не сошел с ума — думал, что, может быть, действительно тебя сильно обидел или, может, дело в том, что я кубинец…

— Нет! — резко сказала Кейти. — В тот вечер в бассейне я поняла, что ты тот мужчина, который мне действительно небезразличен. Чарльз и остальные… они были мальчишками. Подростками. Такими они и остались.

— Тогда почему ты не позволила мне снова тебя увидеть? Твой отец не смог бы помешать нам видеться, если бы ты действительно этого захотела.

— Нет, мог. И помешал…

Кейти рассказала ему о том соглашении, которое заключила с отцом. Закончив, она посмотрела на Рамона. На его лице было написано безграничное удивление.

— Он бы это сделал, — закончила Кейти. — Я знаю своего отца… он не бросал слов на ветер.